— Всё в порядке, — сказал я, вернувшись в комнату, где пахло едой и дымом.

Мы не стали ничего убирать, просто сдвинули покрывало с грязной посудой и объедками в угол. Захмелевший Димка в последний раз сбегал на улицу, отнес доберману пакет с костями, приволок в дом охапку поленьев, растеряв половину в прихожей и коридоре. За ним Минтай по-хозяйски обошел все входы-выходы, проверил запоры, закрыл и комнату, где мы все собрались, — в этом доме замки почему-то были в каждую дверь врезаны — простые, которые ножницами открываются, но тем не менее… Я даже хотел спросить, не связана ли эта странность с прежним хозяином дома, но побоялся, что услышу какую-нибудь жуткую историю, и смолчал.

Спать мы укладывались все вместе, поскольку лишь перед камином и было тепло. Димка, обняв Олю, устроился на диване, Минтай и Катя свили мягкое гнездо на полу, а мне досталось кресло, в котором прежде лежала Таня — больше никто на это место не претендовал. Я вытянул ноги к огню. Закрыл глаза, услышал, что Димка зовет Олю ехать на кирпичный завод. Обрадовался, когда она согласилась, и окончательно решил к ним присоединиться. Рассеяно подумал, что же нам делать с Таней, если она в ближайшее время не обратится. Думать о том, что с ней делать, если она обратится, мне совершенно не хотелось…

Через несколько секунд я спал.

Сон мой продолжался три с половиной часа.

Всего-то.

Разбудил меня страшный шум — будто огромные ржавые шестерни ворочались рядом. Я вскочил — вернее, попытался вскочить. Онемевшее тело не слушалось; я даже понять не мог, в каком положении нахожусь. Я был слеп — перед глазами розовая пелена колыхалась. И что-то держало меня, не давало двигаться. Мне вспомнились коконы и тонкие паутины, и я запаниковал, задергался, почувствовал, что лечу, и тут же ударился обо что-то затылком — видимо, скатился с кресла и свалился на пол.

Шум сделался громче. Я вдруг осознал, что эти скрежещущие звуки существуют лишь в моей голове. Почему-то мне стало спокойней. В ту секунду я был уверен, что меняюсь, превращаюсь в одну из этих тварей. Но вот застилающая мир похожая на кисель пелена разошлась, и я увидел тлеющие в камине угли, две свечи, стоящие на полу, брошенное березовое полено и чьи-то ноги в грязных кирзовых сапогах.

Гул и скрежет сделались невыносимы. Я застонал. Или закричал — не знаю.

Один сапог поднялся и на долю секунду исчез из поля моего зрения. Я понял, что сейчас случится, и зажмурился, потому что больше ничего не мог сделать.

Удара я не почувствовал.

Я очнулся, уверенный, что видел сон. Шум в голове, онемение тела и боль никуда не делись. И заплывшие глаза не желали открываться. Но мне казалось, что причина этого в неудобном кресле. В неудачной позе. В дурном сне. В обильной еде и выпивке.

Потом меня всего обожгло, и я заорал.

Чья-та рука закрыла мне рот. Я укусил её, но рука была в перчатке из толстой кожи. Мне двинули по затылку, и на этот раз я не вырубился. Наконец-то у меня получилось открыть один глаз.

Было холодно. Страшно холодно.

Какой-то человек стоял напротив меня и держал в руках пустое ведро. Губы его шевелились, он что-то мне говорил — кажется, требовал от меня чего-то.

— Не понимаю. Я ничего не слышу, — то ли прошептал, то ли прокричал я.

Человек сделал знак рукой кому-то, стоящему за моей спиной, и мне на затылок и плечи опять полилась ледяная вода. Это, впрочем, не помогло. Когда человеку с ведром наконец-то стало ясно, что я действительно его не слышу, он ударил меня ногой в живот.

Я задохнулся.

— Где девчонка? — сквозь гул вращающихся в голове шестерен прорвался истерический крик. — Где еще одна девчонка, я спрашиваю!

Бесконечно долго я пытался впустить в легкие воздух.

— Она наверху. Мы заперли её там. — Кажется, это был голос Минтая.

— Она превращается в зомби. — Кажется, это сказал Димка.

Я захрипел, оживая.

— В зомби? — переспросил человек с ведром. — Какие нахрен зомби? Зомби — это покойники. А эти из яиц вылупляются.

— Из коконов, — поправил Димка.

Человек с ведром ощерился:

— Ты самый умный, что ли?

— Не. Самый умный у нас Минтай. Он начальник.

— Ах-ха! — сказал человек с ведром и пнул Димку в голень. — Точно! Миха, да, он самый умный. Я это давно приметил…

В комнате было на удивление светло — горели все свечи, погашенные нами перед сном, но едва ли в них был какой-либо прок: чужой кемпинговый фонарь, стоящий на полочке у камина, давал света больше, чем они все вместе взятые. А фонарей в комнате было несколько, может быть еще два или три — я не мог их видеть, поскольку был связан и надежно примотан к спинке кресла. Логичным казалось предположение, что количество фонарей равно количеству налётчиков.

— А девки вашей наверху нет, — сообщил человек с ведром. — Но в одной комнате окошко открытое. Похоже, она действительно того…

Минтай и Димка были связаны и примотаны к ножкам перевернутого стола. Таня и Оля стояли в стороне. Их руки были скручены проволокой, глаза закрыты повязками, а рты заклеены скотчем. Какой-то смешной и страшный доходяга, вооруженный обычным молотком, сторожил девчонок. Он жался к ним и, пуская слюни, лапал украдкой, когда человек с ведром отворачивался.

Значит, врагов было как минимум трое — один все еще стоял за моим креслом, я слышал его трудное хриплое дыхание.

— Вишь как оно бывает в жизни, Миха, — сказал человек с ведром и широко улыбнулся, золотыми зубами блеснув. — Жили мы с тобой почти соседями, не ругались, пили даже вместе…

— Я угощал, — прохрипел Минтай, пытаясь улыбнуться разбитыми губами. — Я