Шрифт:
Закладка:
После чая Грэйс повела Дженни осматривать ферму, объясняя ей, что у них очень небольшой участок – только сорок акров, которые они арендуют у старого мистера Пэрселла. Грэйс не делала тайны из того, о чем проницательная Дженни уже и сама догадалась. Грэйс с удивительной простотой признавалась, что им с Дэном приходится очень туго. Птицеводство, ради которого Дэн главным образом и арендовал ферму, дело трудное, малодоходное. Но летом они возьмут постояльцев, а постояльцы – Грэйс улыбнулась – платят. Улыбалась Грэйс часто: она была безмерно счастлива с Дэном, Кэролайн-Энн и Дикери-Доком. Ей приходилось работать не покладая рук, но она чувствовала себя счастливой. Ведь она увезла Дэна с рудника, далеко-далеко от проклятой шахты, а это – главное.
– А деньги, – сказала в заключение Грэйс, – деньги – чепуха!
Тронутая откровенностью Грэйс, Дженни горячо ее поддержала.
– Да, – усмехнулась она, гордясь тем, что может поддержать Грэйс соответствующим аргументом, – да, именно так всегда говорит мой Дэвид.
Утомленная поездкой, Дженни в этот вечер рано легла спать. Она хорошо выспалась, а когда проснулась, уже ярко сияло солнце, и зеленые деревья качались под легким ветром, и мычала где-то корова. «О, как мило!» – подумала Дженни, нежась в постели. В дверь постучали.
– Войдите, – пропела Дженни в превосходном настроении.
Вошла аппетитная толстуха, единственная служанка Грэйс, приходившая из деревни на поденную работу, и принесла Дженни завтрак. Девушку звали Пэг. Щеки у нее были красные, как вишни, а короткие ноги массивностью напоминали ножки рояля. Дженни очень забавляли ноги Пэг – умора, да и только!
Она маленькими глотками выпила чай, встала, накинула халат и зеленый шарф с красивой отделкой из перьев марабу, пушистый, как ее халат, и «прелестный», затем побежала в ванную. Дом был старый, тесовый, на стенах обоев не было, но Грэйс поработала над ними своей кистью. Яркая окраска стен красиво выделялась на фоне старого потемневшего дерева. Ванная тоже была уютная, очень простая, выкрашенная эмалевой краской. Дома Дженни никогда по утрам не принимала ванны, но когда гостишь в чужом доме, то отчего же нет… Это естественно.
После завтрака Дженни одна побродила по ферме, на каждом шагу открывая новые прелести. Смышленые крохотные цыплята, приятный запах гумна, садик милой Грэйс, где росли красивые камнеломки, очаровательная компания поросят, которые убегали от нее, помахивая хвостиками и подпрыгивая, похожие на свору миниатюрных гончих. «О, как чудесно жить в деревне!» – вздыхала Дженни в экстазе.
В одиннадцать Грэйс спросила Дженни, не хочет ли она поплавать. Грэйс сказала, что летом они «всем семейством» каждый день ходят купаться, как бы заняты они ни были. Она прибавила с улыбкой, что Дэн и она дали торжественную клятву не пропускать ни одного дня. Дженни плавать не умела, но охотно отправилась с ними на берег, короткую полосу песчаного пляжа, окаймлявшую их участок.
Дженни стояла на берегу, наблюдая, как Грэйс, Дэн и их «семейство» входят в воду. Дэн нес Кэролайн-Энн, а Грэйс – шестимесячного Дикери-Дока. Они шумно веселились и дурачились в неглубоком месте у берега; потом дети лежали на горячем песке, а Грэйс и Дэн плавали. Они заплыли далеко и, когда вернулись и вышли из воды, напомнили Дженни картинку на обложке ее журнала. Что-то перехватило ей горло. Крепкое и стройное тело Грэйс было бронзовым от загара, она держалась прямо, с непринужденной грацией. Вот они с Дэном затеяли игру, перебрасываясь Дикери-Доком, как мячом. И вы думаете, Дикери-Доку это не нравилось? Кэролайн-Энн бегала вокруг, визжа от восторга, умоляя маму и папу бросить Дикери-Дока на землю. Но мама и папа не хотели, и в конце концов Дэн схватил Кэролайн-Энн за ноги, и все кучей свалились на песок.
Потом истекли свободные полчаса Дэна, и он умчался домой, чтобы поехать в «форде» в Фиттльхемптон. Дженни, возвращаясь с пляжа вместе с Грэйс, была задумчива. Какое значение имеют деньги для этих счастливых людей? У них прекрасное здоровье, свежий воздух, чтобы дышать, море, чтобы купаться, и солнце, чтобы греться в его лучах.
После завтрака Дженни тотчас же засела за письмо к Дэвиду и написала письмо на четырех страницах, закапанных слезами, восторгаясь прелестями простой жизни и деревенскими удовольствиями. Она прошла пешком всю дорогу до Барнхема, чтобы отправить письмо, и почувствовала себя духовно облагороженной и чистой. Она решила, что нашла свое призвание. Она может тоже, если захочет, стать такой, как Грэйс. Почему бы нет? Дженни усмехнулась. Она хотела ласково погладить ягненочка, просунувшего нос через изгородь, а он убежал от нее и остановился за нуждой посреди поля, у ближайшего стога сена. Но это ничего, ничего – все так чудесно, что словами не выразишь.
Следующий день был солнечный и веселый, за ним другой такой же и третий, – и по-прежнему все еще казалось ей чудесным. Быть может, впрочем… если поразмыслить… пожалуй, не таким уж чудесным. Дженни понимала, что все с течением времени приедается, и поэтому-то ей хотя и нравится на ферме, но не так, как нравилось вначале. «Странно», – Дженни усмехнулась про себя, сидя в субботу одна на берегу и куря папиросу. Ведь это не потому, что Дэн и Грэйс уже менее ласковы к ней. Дэн и Грэйс относятся к ней прямо-таки замечательно. Но, надо сознаться, здесь чуточку – самую чуточку – скучно: на пляже ни души, не говоря уже о том, что нет ни оркестра, ни площадки для гулянья, а что касается кормления цыплят, так ей, надо прямо сказать, это до смерти надоело. А свиньи! Противно и смотреть на этих грязных животных.
Она встала и, чувствуя, что следует чем-нибудь заняться, решила пойти пешком в Барнхем. В Барнхеме она купила еще пачку папирос и утреннюю газету, потом зашла в «Меррисот» и выпила стакан портвейна. Что за дыра! И как у них хватает нахальства называть это отелем?.. А она сегодня особенно эффектна, – ей сказало это зеркало (с рекламой фирмы Басс) на противоположной стене. Так эффектна – и никто ее не видит, кроме корявой старушонки в «Меррисоте», которая смотрела на нее подозрительно и чуть не отказалась подать ей вино! Старуха кормила кур. «О господи, – подумала Дженни, – неужто я
