Шрифт:
Закладка:
Она воротилась на ферму злая-презлая, прошла прямо в свою комнату и принялась читать газету. Газета была лондонская. Дженни обожала Лондон. Она за всю свою жизнь была там четыре раза, и ей там очень нравилось. Она прочла всю светскую хронику Лондона, затем объявления. Объявления ее очень заинтересовали, в особенности те, в которых говорилось, что требуются опытные продавщицы. В этот вечер Дженни, ложась спать, о чем-то усиленно размышляла.
Назавтра день выдался дождливый.
– О господи, – сказала Дженни, с огорчением глядя на дождь. – Мокрое воскресенье!
Она не захотела идти в церковь, слонялась по ферме, как тень, и неласково обошлась с Кэролайн-Энн. Днем Грэйс прилегла отдохнуть, а Дэн пошел на сеновал за сеном. Пять минут спустя Дженни пришла туда же.
– Привет, Дэн! – позвала она весело, метнув на него игривый взгляд и кокетливо расставив ноги.
Дэн посмотрел на нее, не отвечая на улыбку.
– Привет! – отозвался он без всякого энтузиазма и, повернувшись к ней спиной, снова усердно занялся сеном.
У Дженни лицо вытянулось. Она из самолюбия постояла еще минуту. Ну конечно, ей следовало знать, что для Дэна не существует ни одной женщины, кроме Грэйс! Он просто дубина! Дженни вышла под дождь.
– Дубина, – бормотала она, – настоящая дубина!
Следующий день опять был дождливый. Недовольство Дженни возросло. До каких пор ей придется терпеть скуку в этой проклятой дыре? Еще двенадцать дней?! Нет, ни за что, ни за что! Ей пожить хочется, повеселиться, она создана не для этой капустной идиллии в нищете. Она начала сердиться на Дэвида за то, что он отослал ее сюда, даже возненавидела его за это. Да! Это для него очень удобно! Теперь он, конечно, развлекается в Тайнкасле: ей известно, что проделывают мужчины в отсутствие жен! Он, наверное, отлично проводит время, а она торчит тут, в этой дыре!
И Дженни начала мысленно перетолковывать по-своему всю историю их отношений с Дэвидом. Нет, она не намерена выносить это дольше! С какой стати! Она может сама зарабатывать четыре фунта в неделю и при этом наслаждаться Лондоном. Собственно, она не любит Дэвида…
На другой день выглянуло солнце, великолепное солнце, но оно не вызвало ответного жара на щеках Дженни. Двери и окна фермы были широко открыты, в них влетал приятный ветерок. Грэйс варила варенье, чудное варенье из вишен собственного сада. Раскрасневшаяся, веселая, суетилась она в просторной кухне. Она подумала, что Дженни сегодня, кажется, не в духе, и, когда подоила свою единственную джерсейскую корову, поставила на стол перед Дженни стакан жирного парного молока.
– Я не люблю молока, – сказала Дженни и вышла, хмурая, на залитый солнцем двор.
Пчелы жужжали над цветами, за домом Дэн рубил дрова, и топор его описывал в воздухе красивую сверкающую дугу; на полях, в тени, жуя жвачку, лежали коровы. Отрадная картина.
Но не для Дженни. Теперь все это было ей противно, противно и противно! Она всем сердцем стремилась в Лондон, тосковала по Лондону, по шуму, суете и очарованию его улиц. С высоко поднятой головой дошла она до Барнхема и купила газету. Она стояла у киоска, читая объявления, которых было множество; она была убеждена, что могла бы получить службу по какому-нибудь из них. Так, просто для забавы, она пошла на станцию и разузнала насчет поездов в Лондон. Оказалось, что в четыре часа проходит экспресс. Вмиг Дженни приняла решение. Днем, пока Грэйс была занята приготовлениями к чаю, Дженни уложила чемодан и выскользнула из дому. Она поспела на четырехчасовой поезд в Лондон.
Когда Грэйс пришла звать Дженни к чаю и увидела, что та забрала свои вещи и ушла, она ужасно огорчилась. Бегом помчалась на кухню.
– Дэн! – сказала она. – Дженни уехала. Что мы ей сделали?
Дэн перестал намазывать свежее вишневое варенье на большой ломоть хлеба:
– Уехала, вот как?
– Да, Дэн! Разве мы ее чем-нибудь обидели? Это так неприятно!
Дэн снова занялся хлебом с вареньем. Откусил огромный кусок, потом, медленно прожевывая его, сказал:
– Я бы на твоем месте не расстраивался, дорогая. Я не нахожу в ней ничего хорошего, в этой… – Очевидно, Дэн не был такой «дубиной», как думала Дженни.
Вечером Дэн гнул спину над письмом к Дэвиду. Он выразил сожаление, что Дженни пожелала сократить свое пребывание в Винраше, и надежду, что она благополучно доехала домой.
Дэвид получил это письмо на следующий день к вечеру, и оно его сильно обеспокоило. Дженни не приехала. Он посмотрел на мать, которая на это время переселилась к нему, чтобы вести хозяйство, но ничего ей не сказал. Он решил, что Дженни приедет на следующий день. Несмотря ни на что, он все еще любил Дженни. Ну разумеется, она приедет!
Но Дженни не приехала.
V
Осторожно и бережно тетушка Кэрри отвезла Ричарда в кресле на колесах прямо к ракитовому дереву на лужайке. День был теплый и солнечный, и золотистые цветы сплошной массой качались на дереве, превращая его как бы в один большой золотой цветок, бросавший приятную тень на подстриженный газон. В этом тенистом уголке тетя Кэрри стала хлопотливо устраивать Ричарда. Во-первых, надо было приладить дощечку для ног, которую она заставила Бартли специально выпилить, и грелку с горячей водой (из алюминия, так как алюминий дольше всего сохраняет тепло), затем надо было хорошенько подоткнуть со всех сторон теплое одеяло. Тетя Кэрри прекрасно умела делать все так, как удобно Ричарду, и для нее было радостью исполнять каждый его каприз, в особенности с тех пор, как она заметила, что он поправляется.
Тетя Кэрри никогда не могла забыть того дня, когда она впервые обнаружила, что Ричард поправляется, того дня – это было ровно три месяца и неделю тому назад, – когда он заговорил с ней. Лежа в постели, как колода, тяжелая и немая, ворочая глазом, чтобы следить за ее движениями по комнате, – тусклым, но живым глазом василиска, – он пробормотал:
– Это вы… Кэролайн.
От невыразимой радости она чуть не лишилась чувств, как мать при первом лепете ее первенца.
– Да, Ричард. – Она прижала руки к груди. – Это я, Кэролайн… Кэролайн…
Он пробормотал:
– Что я хотел сказать?
Потом снова утратил интерес ко всему. Но теперь это уже не имело значения: ведь он заговорил.
Воодушевленная столь благоприятным признаком, тетушка Кэрри удвоила свою заботливость, старательно обмывала его два раза в день и каждый вечер растирала ему спину метиловым спиртом, а потом присыпала тальком. Трудно было предотвращать пролежни, для этого приходилось менять мокрые
