не самые худшие. 2. Конечно, кое-кто уже дошел до такого безумия, что не предлагает спасительные суждения, но выражает невозможные желания. Таких я бы очень хотел спросить: сколько лишнего времени нам дано для того, чтобы это осуществить, когда враги находятся вблизи города? Какие оправдания есть у нас за задержку и промедление, которые мы допускаем по отношению к готовым прийти союзникам, находясь в опасности, которая не медлит и не задерживается? Какой муж или какой бог предоставит нам безопасность и совершенно спокойно соберет вместе и приведет сюда помощь со всех стран? И еще, кто оставит свои отечества и переселится к нам? Имеют ли они жилища, домочадцев, средства для жизни и уважение сограждан за славу предков или за собственное доброе имя благодаря добродетели? И кто бы осмелился пренебрегать своими собственными благами, дабы переменять их позорно на чужие несчастья? Ибо они придут сюда получить не мир и роскошь, но опасности и войны, благополучное завершение которых нельзя предсказать заранее. 3. Или мы приведем толпу бездомных плебеев, подобных удалившимся отсюда, которые из-за долгов, наказаний и прочих подобных бедствий охотно по случаю куда-либо переселятся? И даже если в остальном они будут хорошо и умеренно настроены — дабы мы охотно дали им это — то, право, именно благодаря тому, что они не родственны нам и не живут вместе с нами, и не будут знакомы с нашими обычаями, законами и воспитанием, они, конечно, станут для нас хуже во всех отношениях.

LIII. У родившихся здесь имеются жены, дети, родители и многое другое, что для них дорого и что является залогом для них, а также, клянусь Юпитером, их любовь к вырастившей их земле, необходимая и неискоренимая у всех. Но вот та пришлая толпа, призванная на помощь, если бы и стала жить вместе с нами, за что бы пожелала подвергаться опасностям, ничего из того здесь у себя не имея, разве только кто-нибудь пообещает дать им часть земли и какую-либо часть города, отобрав их прежде у теперешних хозяев — то, что мы отказываемся предоставить нашим собственным гражданам, которые неоднократно сражались за них? И может быть, им было бы недостаточно только этих пожалований, но они потребовали бы участия наравне с патрициями в почестях, магистратурах и прочих благах. 2. Следовательно, если мы не исполним каждого из их требований, то не станут ли они нашими врагами, не получив просимое? И если мы выполним их требования, наша родина погибнет и государство будет уничтожено нами самими. И я не добавляю здесь, что то, в чем мы нуждаемся в настоящее время, так это люди, способные к войне, а не земледельцы, наемники, торговцы и занятые низкими ремеслами, которые должны будут изучать военное дело и в то же время доказывать свою способность к этому (а доказывать то, к чему не привык, трудно), но такой должна быть переселившаяся от всех народов толпа. 3. Итак, что касается военного союза, то я не вижу и никакого составленного для нас военного союза, и не советовал бы вам, если бы кто-либо неожиданно появился, необдуманно допускать их за городские стены, так как мне известно, что многие другие города были порабощены войсками, введенными для их охраны.

LIV. Когда вы это обдумаете так же, как и то, о чем я упоминал ранее, и вспомните, кроме того, те соображения, которые поощряют вас к примирению, а именно: то, что мы не единственный и не первый народ, где бедность подняла мятеж против богатства, и низость против величия, но что почти во всех государствах, и в больших, и в малых, низшие по большей части становятся враждебными высшим (в этих государствах стоящие во главе спасали свои отечества, когда выказывали умеренность, но когда поступали высокомерно, утрачивали не только свое добро, но и жизни). 2. Далее, все, составленное из многого, вообще подвержено беспорядку в каждой части в отдельности, и более того, ни больную часть человеческого тела не следует всякий раз отрезать (ибо это изуродовало бы остальное и сократило бы жизнь), ни нездоровую часть сообщества граждан не следует отделять (поскольку это был бы кратчайший путь разрушения всего со временем благодаря утрате отдельных частей). Поэтому когда вы подумаете, сколь велика сила необходимости, перед которой даже боги отступают, не гневайтесь на ваши несчастья и не позволяйте себе впадать в гордыню и безрассудство, будто все идет в соответствии с вашими желаниями, но будьте менее суровы и уступите, извлекая примеры благоразумия не из деяний других, но из своих собственных.

LV. Так как один-единственный человек, так целое государство должны гордиться великолепием своих собственных свершений и думать, чтобы другие их деяния соответствовали этим. Итак, вы сами, покорив уже многих врагов, от рук которых вы претерпели величайшие обиды, не пожелали ни уничтожить их, ни лишить их своей собственности, но возвратили им их дома и земли, позволили им жить в отечествах, где они родились, и уже предоставили некоторым из них и равное право голосовать и быть вашими согражданами. 2. Но я имею сообщить о еще более замечательном вашем деянии, что вы позволили многим вашим согражданам, наносившим вам тяжелые оскорбления, уйти безнаказанными, пока вы вымещали обиду исключительно на тех, кто был виновен; из их числа были те, кто получил земельные наделы в Антемнах, Крустумерии, Медуллии, Фиденах и многих других[714]. Но зачем мне нужно перечислять вам теперь всех тех, кого вы, после того как взяли приступом их города, наказали умеренно и как подобает согражданам? И пока благодаря этому город не подвергался ни опасностям, ни порицанию, но и милосердие ваше восхваляется и безопасность нисколько не умаляется. 3. После этого вы, которые щадите врагов, начнете войну против друзей? Вы, которые позволяете покоренным уходить безнаказанными, будете карать тех, которые помогали вам обрести господство? Вы, которые предлагаете свой собственный город в качестве надежного прибежища всем нуждающимся в этом, осмелитесь прогнать из него родившихся здесь, с которыми вы вместе росли и воспитывались и делили хорошее, и плохое и в мире, и на войне? Нет, если вы желаете поступать справедливо и в соответствии с вашими обычаями, то без раздражения решите, что вам полезнее.

LVI. Но кто-то может быть скажет, что мы не хуже знаем, что смуту следует успокоить и с большим усердием добивались этого. Теперь же попытайся сказать, каким образом могли бы мы успокоить ее? Поскольку ты видишь, сколь своеволен народ, который, хотя сам и является обидчиком, ни к нам не посылает