Глава 84

Благодаря мерцающему плащу Гэвин сумел беспрепятственно добраться до своих покоев. Фактически он миновал только одну гвардейку – та бросила взгляд на дверь, ведущую на крышу, когда через нее ворвался порыв ветра, но Гэвин поспешил закрыть ее за собой. Девушка пристально посмотрела на лестницу, но не стала проверять. Потом, когда Гэвин как раз проходил мимо, она все же решила посмотреть, что там такое, благодаря чему ему предоставилась возможность проскользнуть в свою комнату.

В комнате явно побывали, когда искали его, но осмотр был беглым. «О чем ты вообще думал, подвергая свою комнату опасности обыска? Они же могли наткнуться на люк в стенном шкафу!»

Ну да ладно, сейчас это неважно. Гэвин подошел к картине с синим колоссом, потянул, открывая – и едва не расхохотался: на сигнальной панели горел желтый индикатор.

Его брат выбрался из зеленой темницы – этой ночью! Может быть, это было безумием, но Гэвин почувствовал гордость за брата. «Он настоящий борец. Может быть, этого будет достаточно?»

Что ж, по крайней мере второе оповещение сработало. Гэвин закрыл картину, подошел к шкафу и принялся перебирать свою одежду.

– Господин, могу я чем-нибудь помочь?

Гэвин резко повернулся и увидел Марысю – она стояла возле кровати на коленях, склонив голову. Очевидно, она дожидалась его, несла вахту в его комнате – возможно, это было чем-то вроде покаяния. Ее лицо было серым, осунувшимся.

Он почувствовал прилив теплых чувств к этой женщине. Она была больше, чем его комнатной рабыней, – она служила ему от всего сердца и всегда была рядом в трудную минуту.

– Марыся, в ящике моего стола лежит письмо, ты его, конечно, видела. Пожалуйста, принеси его мне.

Он продолжил выкладывать из шкафа стопки одежды, освобождая место. Рабыня принесла письмо и скованным жестом подала его Гэвину. В письме содержалась ее вольная. Вместо того чтобы заказать стандартный документ писцу и затем подписать его, Гэвин предпочел написать весь текст собственной рукой – он слышал рассказы о том, как рабов обвиняли в подделке своих вольных и в результате оставляли в рабстве. Марыся, помимо телесной красоты, обладала десятком других качеств, придававших ей ценность. Гэвин не собирался отдавать ее своим врагам.

Он проглядел документ, хотя прекрасно помнил содержание. Помимо свободы, он даровал ей также десять тысяч данаров – целое состояние, достаточное, чтобы она могла открыть собственное дело и выйти замуж. Или просто жить на эту сумму до конца своих дней.

Гэвин подписал документ. Потом взял другой листок бумаги и набросал на нем серию букв и цифр.

– Скорее всего, мой отец захочет под тем или иным предлогом заграбастать эти деньги. Они знают, что я тобой дорожу, и наверняка будут подозревать, что я тебе что-нибудь оставил. Этот код позволит тебе открыть другой счет. Поговори с илитийским банкиром Престором Онесто из банка «Вариг и Грин».

– Мой господин, что вы такое говорите?

В голосе рабыни звучали слезы.

– Прошу тебя, из тех денег, что ты найдешь на этом счете, передай пять тысяч Каррис и пять тысяч Кипу. Остальное оставь себе. – Он протянул ей листок. – Запомни эту последовательность и сожги бумагу. Онесто выдаст деньги тому, кто назовет ему этот код.

– Лорд Призма…

Марыся дрожащей рукой взяла записку. Она казалась глубоко несчастной.

– Я тебя освободил. По идее, ты должна радоваться! – сказал Гэвин, не глядя на нее.

Конечно, его самолюбию льстило, что его рабыня не слишком ликовала от того, что ей дали свободу. Но могло быть и так, что она попросту скрывала свою радость ради него. Если ее горе было притворным, он не хотел этого обнаружить и поэтому отвел взгляд.

– Это я виновата, да, господин? – спросила она. – Я сделала что-то не так, да? Пропустила сигнал тревоги…

Гэвин положил ей руки на плечи:

– Ты ни в чем не виновата. Сигнал не сработал, но его сделал я. Мы слишком долго полагались на то, что все пойдет гладко. Что-то должно было произойти. Ты тут ни при чем.

– Я была вам нужна, а меня не было. Когда эта девушка, Ана… Мне не следовало уходить! Я так сожалею, мой господин!

В этом Марыся была права: если бы она оказалась в его постели, когда Гэвин ее желал, все сложилось бы совсем иначе. Но он был готов отвечать за свои поступки. Никто не принуждал его бросать девушку с балкона.

«О чем ты вообще думал? Просто хотел вышвырнуть ее из своей комнаты? Чтобы напугать? Или твой гнев с самого начала предполагал убийство?»

Наверное, все это уже неважно. Девушка мертва; здесь уже ничего не поделать.

– Ты ни в чем не виновата, Марыся, – повторил Гэвин. – Виноват я. Ты была мне хорошей служанкой, хорошей подругой, хорошей спутницей. Но теперь я хочу, чтобы ты поскорее ушла, чтобы тебя не завалило, когда здесь все рухнет.

Ее брови в смятении взлетели вверх:

– Мой господин! Вы так добры! Умоляю вас…

Гэвин фыркнул:

– Добрый господин уже давным-давно дал бы тебе вольную. А я боялся того, как ты можешь распорядиться своей свободой, и поэтому держал тебя при себе. Мой дух мелочен и подл. Господин, который так боится действий своих людей, что лишает их возможности выбора, недостоин того, чтобы ему служить. Однако ты служила мне верно, несмотря на мои недостатки. И за это, Марыся, я тебе благодарен. Пожалуйста, отнеси эти два плаща в мою потайную комнату и после этого уходи. Возможно, мне больше не удастся прийти сюда в одиночестве. Возможно, мне больше вообще не удастся сюда прийти и вместо меня придет кто-нибудь другой. Когда это случится, тебя здесь не должно быть.

– Господин… – жалобно вымолвила Марыся, всплеснув руками. Такой беспомощной он ее никогда не видел.

Гэвин открыл шкаф, начертил себе подставку под ноги – из желтого люксина, поскольку синий он больше не мог извлекать.

– Передай Кипу: мне жаль, что так получилось. А Каррис скажи… Нет, этого ты, наверное, не сможешь… Ладно, Марыся, прощай!

Он шагнул в шкаф и закрыл за собой дверцу.

Из-за дверцы до него донеслись всхлипывания женщины, хотя она и старалась сдерживаться.

Гэвин сдвинул служившую полом крышку шахты, отыскал веревку и приладил ее к люксиновой доске. Спустя несколько мгновений он уже со свистом несся вниз, в темноту.

Оказавшись на дне, он ощупью отыскал на стене люксиновые факелы и взял себе один. Раньше он не мог ими пользоваться, потому что не хотел, чтобы желтый свет попал в камеру к его брату. Сейчас же, когда Дазен все равно сидел в желтой камере, это больше не имело значения.

Он отыскал пульт управления и потянул за рычаги, поднимая к себе желтую камеру. На то, чтобы она переместилась и повернулась нужной стороной, должно было уйти около пяти минут. Он построил камеры таким образом, чтобы его брат считал место, где располагалось окошко, самым слабым во всей конструкции, хотя на самом деле он специально укрепил эти места, сделав их прочнее остальных стен.

Гэвин использовал