– Пойдем поздоровкаемся, – сказал Засольев и, подхватив меня под руку, подвел к ней.

– Дражайшая Геся, – сказал Засольев, расшаркиваясь перед ней с комическою важностью. – Позвольте представить добродетельного провинциального гражданина.

Она протянула мне маленькую руку, и я пожал ее.

– Граждане-братья! – суетился тот же беловолосый молодой человечек. – Молчание, ибо Керден будет говорить.

В зале произошло легкое движение, и все столпились вокруг стола. На него влез довольно стройный брюнет с выразительным еврейским типом лица.

– Граждане! – начал он тихим грудным голосом.

– Громче, гражданин, громче! – раздалось со всех сторон.

– La plus joli fille ne peu donner plus ce qu’elle а[75], – оправдался он.

– Браво! Браво! Браво!

– Я хочу изложить перед вами стремление масс и стремление их тормозов.

– Хорошо! Очень хорошо! Слушайте!

– К черту философа! – прервал какой-то голос.

– Все мы стремимся к счастью – к довольству жизнью. Это задача и желание личного «я», каждого из нас. Те, которые забрали в руки свою власть над обществом, вследствие исторической глупости прошлого, – те также стремились и стремятся к личному счастью, к личному довольству. Мы сознали и сознаем, что личное счастье не может быть без общего счастья и довольства.

– Верно, верно! Хорошо сказано.

– Немножко старо!

– Шшш! Слушайте, слушайте!

– А наши противники этого не понимают, не сознают и тормозят общее движение вперед, тормозят развитие, идут против общего мирового закона… Кто это сказал, что против рожна трудно пойти?.. Ну да все равно… А они, эти ерундисты, прут против рожна… И рожон сотрет их.

– Верно! Верно!.. Выбросит из колеи?

– Мы соединимся крепко – в общечеловеческую семью и сбросим цепи!

– Сбросим!

– На это у нас хватит и сил, и уменья. Мы будем разъедать наших врагов исподтишка, полегоньку подтачивать их. Мы будем незаметно вырывать у общества зубы. Мы разорим всех собственников. Мы пойдем в народ и будем просвещать этих дикарей; мы покажем им хитрую механику, которой их давят и уродуют. Наш девиз будет: «Смерть всему старому, дряхлому, отжившему». Мы вольем молодое вино в новые прочные мехи, которые не сдадут, не лопнут.

– Браво! Браво! Браво!

– Мы восстанем сперва на «темное царство». Там, в этих торгашеских лавках, гнездится зараза, там она зреет и расползается по всему здоровому населению. Мы спалим это гнездо!

– Браво! Верно! Сжечь его, без остатка. Браво-оо!

– Собственность не кража, граждане, это смертный грех человечества. Это дубина Каина, которой он с начала мира бьет своего бедного рабочего, трудящегося брата и не может добить. Он живуч – этот бедный «меньшой брат»! Тысячи тысяч зарывают подрядчики в землю бедных копальщиков земли. Встанем на их защиту. У врагов есть ружья, пушки, штыки… У нас есть косы и топоры… Да, кроме того, у нас есть орудие сильнее, крепче, которое не боится ни ружей, ни пушек, ни штыков. Это – народный дух!! Мы зажжем города по всей России… Мы будем сильны нашей неуловимостью. Мы будем гидрой стоглавой. Настанет вторая пугачевщина! Во сто крат более сильная, которую не одолеют враги. Она разольется, как бурное, огненное море, от края и до края, и сожжет, испепелит все дряхлое, противное, мешающее свободе развития…

Здесь снова поднялись со всех сторон неистовые крики.

– Хорошо говорит! – шепнул мне Засольев. И я почувствовал, что и у меня голова начинает наполняться каким-то туманом, чадом опьянения. Я подумал тогда: это своего рода паника и так же заразительна. Только паника подавляет общий строй нервов, а это поднимает, «воодушевляет», как говорили в старину.

И я готов был незаметно уйти в философский вопрос под общий шум толпы. Но какое-то движение в ней остановило мое философствование… Все еще теснее подвинулись к столу. У всех была в глазах жажда новинки. Все что-то торопливо, отрывчиво шептали друг другу и храбро лезли вперед. Керден вынул из кармана бумагу, развернул и тихим, но внушительным голосом прочитал:

– От центрального революционного комитета в Женеве… – И замолк, оглядывая всех.

Потом тем же внушительным торжественным голосом ясно, отчетливо, начал читать.

– Не говорите, а действуйте! Составляйте частные кружки и распространяйте их по всей России. Вследствие разных доносов и шпионства ни на кого нельзя положиться. Все сейчас разболтают и о всем донесут.

– Это Токунов писал… Его слог, – догадался Засольев.

– Пусть сверху будут назначены надежные заправилы. Они пусть хранят все в строжайшей тайне. Пусть сами изберут каждый трех или четырех устроителей. Из них каждый изберет пять членов, которые слепо должны исполнять то, что повелевает революционный центральный комитет. «Пятерки» не будут знать то, что знает устроитель. Устроители не будут знать то, что известно заправилам, и только им одним – заправилам – будет известна воля центрального комитета. Тайна будет свято сохранена, и плоды будут принесены. Вот, господа, – сказал Керден, – воля, распоряжение и программа центрального революционного комитета. – И он сложил бумагу и, спрятав ее в карман, соскочил со стола на пол.

XXI

Все начали отходить от стола.

Один высокий, толстый, уже не молодой и весьма веселый господин, с большой рыжей бородой и рыжими курчавыми волосами, проходя мимо меня, без церемонии хлопнул меня по плечу и закричал:

– Ну, что провинция?! Откуда придет свет и спасенье? От нас к вам или от вас к нам? Что у вас там?.. Расскажи, расскажи, братец!.. Как деды живут, как помещики жмут, как деревенские куры возятся?.. Рассказывай, рассказывай, гражданин!

И, не слушая меня, продолжал:

– Все, что ты сегодня видел и слышал, все это пропусти мимо… Ибо все «казнащо». – И он дунул изо всех сил, вероятно, сильных легких. – Фу!.. Собираются, снаряжаются, копаются, прохлаждаются и только говорят, говорят, говорят… Другие давно бы все порешили и двигали, а они только приступают… Вот помяни мое