Шрифт:
Закладка:
«Нет, прости. Прости, пожалуйста! Это всё неправда! На самом деле я жива!»
— Я постарался её подбодрить. Выразил соболезнования.
— Держись от неё подальше!
— Не волнуйся, Кать. Через неделю твоя сестра уже будет вовсю осваивать аспекты работы в «Нью Фарм». Не бойся, она совершенно точно мне не нужна. Ведь у меня есть ты.
— Как папа мой? — в носу защипало. — Саша с Гришей… братья?
Знает ли Филин вообще, как они выглядят…?
«Вы все, наверное, думаете, что это ужасно. Не понимаете, почему спустя семь лет после смерти мамы пришлось лишиться ещё и меня. Папочка, дорогой, ты, наверное, совсем опечален. Скорей всего, ты не остаёшься сейчас без поддержки, и это хоть немного утешает… Прости меня тоже. Простите все. Как я люблю вас и как злюсь на себя, что позволила этому выродку разлучить нас и сделать несчастными!»
— Держатся молодцом. Почти все. Кроме Елены Семёновны. Её я успокаивал дольше других.
«Лена, я больше всего жалею, что не поговорила именно с тобой. Ведь теперь в твоей памяти тяжёлым камнем будет лежать наш последний разговор в тот день, когда я на тебя обиделась, и мы больше не встречались. Жаль, что ты не узнаешь — я не винила тебя по-настоящему. Я просто младшая сестра-дурёха, а ты, я знаю, будешь корить себя за строгость и то, что не углядела за мной. Как тогда, в моём детстве, на ярмарке в Красногорске, когда ты упустила меня из виду и разыскивала, громко крича… Теперь ты, увы, меня не найдёшь. Прошу, не углубляйся в самоосуждения. Переживи это. Пожалуйста, будь счастлива».
— Катя? — Химик щёлкнул пальцами возле моих глаз. — Очнись, дорогая. Тебе рано ещё впадать в ступор. Только не на этом этапе эксперимента!
— Я хочу задать вопрос.
Слабость снова дала о себе знать. Холод заключил меня в крепкие и неожиданные объятия, от которых на лбу выступила испарина, но это лишь придало мне ярости. — Сколько нас здесь человек, в этом месте? Я видела другие палаты, они явно не пустые — сбоку от дверей горят экраны видеонаблюдения.
— Это не имеет для тебя никакого значения. Кем бы они ни были, ты всё равно особенная. Помнишь, я пообещал предоставить тебе собственную лабораторию? И ведь почти не соврал, — он хихикнул.
— Есть ли здесь ещё сотрудники НИИ? — мой голос звенел от напряжения. Может, урод вот-вот мне расскажет про судьбу Тима? Вдруг он находится в этом же коридоре — может, даже по соседству со мной? А если нет, то я хочу знать, кто ещё стал жертвой этого маньяка — так же, как Петр Владимирович (о, ужас, полностью замотанный в бинты, обожженный до сырого мяса и обугленный, словно пожаренный на его злополучный юбилей шашлык). Страшно представить, что кого-то из нашего отдела могла постичь подобная участь. Сердце кольнула игла. Вдруг это молодая и добрая Настя Свинцова? Или задорный Митя Белоконь? Кто?
— Есть, — усмехнулся он. (Игла резко, на всю длину вонзилась в перекачивающий кровь мышечный орган, по очереди пропоров его ткани: соединительную, эпителиальную и поперечно-полосатую). — Но не на этом этаже, а в клетке запасных. Да не переживай так, — засмеялся ублюдок, взглянув на моё лицо. — В ближайшие несколько месяцев я не стану набирать себе новый живой материал. Полгода как минимум. После всех этих шумных происшествий в НИИ лучше всего будет на время залечь на дно… Поэтому буду потихоньку использовать ребят из «Клетки» — по очереди, по одному, по мере необходимости.
Меня покоробило — я представила себе гигантский параллелепипед из железных решёток, в котором, словно лабораторные крысы, томятся люди — и руки их, отчаянные, израненные, повсюду просовываются между прутьев…
Неизвестно, кому хуже — им, прозябающим в чёрной, как дно беспросветной ямы, неизвестности или мне — в условиях, смахивающих на те, что в американской тюрьме, рядом с непосредственным источником опасности.
— Кто…? Кого ты? И где…
Я осеклась, побоявшись вновь спрашивать о Тиме. Не нужно давать Химику понять, насколько Тим мне дорог — а то ещё начнёт шантажировать меня угрозами сделать ему хуже или убить, если я не буду выполнять требования. Или просто так, из желания сделать мне больно. Или по причине собственных установок…
Из ревности, называй вещи своими именами.
Если только Тим ещё жив, точнее нет, он жив, жив без сомнения, я хочу в это верить, я бы почувствовала, если он тоже…
— Ты задаёшь уже много вопросов, Катюша. И я не вижу смысла на них отвечать.
Мой мозг лихорадочно трясся, выстреливая одно соображение за другим. Итак, Химик похвастался тем, что вёз сюда Тима — это можно принять за истину. Но дальше о нём о не сказал ни слова. Почему? Может, Тиму удалось сбежать — но тогда ищет ли он меня? А если нет — то где он? В этой самой «Клетке»? Или уже лежит в качестве подопытного в палате, а то и в реанимационном зале?
В обеих ситуациях Тиму грозит опасность. Но если взять за основу более реальный и, к сожалению, ужасный вариант, в котором Тим пленён где-то здесь, то значит он также не показал перед Химиком всего отношения ко мне — иначе этот упырь бы уже глумился.
А если он, правда, убил его, как несчастного Валю…
— Гадаю лишь об одном, — сказал, улыбнувшись, подонок. — Когда ты перестанешь отсюда бегать? Регулярно подвергать своё сознание угнетённому состоянию пагубно сказывается на всех сферах психической деятельности. В частности, когнитивных функциях. А поскольку нервная система обеспечивает работу организма в целом, то неврологические нарушения вызывают расстройства и других систем: сердечно-сосудистой, эндокринной, иммунной, в конце концов, — он вздохнул. — Неужели тебе самой хочется это терпеть?
Я вспомнила о слабости после каждого пробуждения, тошноте, головной боли и гадком ощущении, будто во рту нагадили кошки.
— Нет. Но ещё меньше мне хочется находиться здесь. Слушать каждый раз твою ахинею и ждать, когда ты соизволишь покромсать меня на запчасти.
Как будто лицо Химика чуть-чуть побледнело. Во взгляде мелькнуло нечто звериное — то, из-за чего меня бросило в дрожь (с большим трудом я старалась не выдавать свой страх). На миг показалось, он даже меня ударит. Но через секунду глаза его вновь сверкали невозмутимостью.
