Я вдруг вспомнила время, как моя сестра Лена родила первого малыша, сына Егора. Когда в начале весны ему исполнился месяц, они приехали всей семьёй в Красногорск. Для моих родителей это был первый внук, и они с восторгом принялись умиляться. Мне тогда едва исполнилось тринадцать. Новоиспеченная семья с грудным младенцем прожила у нас несколько дней, и меня поразило, насколько мама нужна новорождённому. От неё зависела буквально жизнь маленького человека: помимо того, что его надо было мыть, обрабатывать и переодевать, он постоянно нуждался в грудном молоке, и измученная бессонными ночами сестра то и дело переживала, что сын недостаточно хорошо поел, и задавалась вопросами, достаточно ли у неё молока. Много лет спустя, когда мы с Антоном ещё верили в то, что станем родителями, я, вспоминая свой первый наблюдательный опыт, также задавалась вопросом, смогу ли стать хорошей мамой. Но то, чего я не могла предположить даже в самых кошмарных мыслях — это что мне придётся заботиться о ребёнке на расстоянии, и передаваемоеему молоко будет единственным, что я смогу сделать для беспомощного крохи…

Надеюсь, что не единственным.

— Что в той комнате? — задала я вопрос прямо в лоб Филину. Тот застыл.

— В какой ещё комнате? — он попытался сыграть недоумение. Вышло довольно неплохо — да только я всё равно заметила проскользнувшее у него напряжение.

— Ты знаешь, в какой, — мой голос звучал нетерпеливо. — В которую ты меня не пускал и просил отойти. Которая в последней секции, рядом с панелью управления — там, где другие палаты отсутствуют. Так что в ней?

На щеке главы НИИ дернулся мускул.

— Зачем тебе это знать? Ты пока не имеешь к этому отношения.

— Пока? То есть потом стану иметь?

— Я не люблю загадывать. Давай не будем об этом.

Я почувствовала себя ратником, нашедшим у противника ахиллесову пяту. Оказывается, даже у такого высокомерного циника, как этот ублюдок, есть темы, на которые ему неприятно говорить. Или, скорее, — секреты, которыми он не желает с кем-то делиться.

— Завтра я осмотрю тебя уже детально, на кресле, — видимо, сам почуяв неладное, Химик решил сменить тему. — Приду утром, в это же время.

Я подавила раздражённый вздох.

— Дочь ты мне показывать не собираешься? — резко спросила я.

— Мы уже говорили на эту тему. Но если тебя обрадует, её я с тобой познакомил. Когда ты заснула, я провёл с ней необходимые манипуляции, а затем положил тебе на живот, чтобы она получила микрофлору материнской кожи и ртом захватила сосок. Чистота эксперимента, не забывай. Всё должно быть естественно.

Меня охватило странное ощущение, от которого я почувствовала стеснение в груди. Мой ребёнок касался меня, своей мамы, и это было не мечтой, не вымыслом, а реальностью — пусть я этого и не видела.

— Я не сделал этого, когда ты была в сознании, потому что не хотел травмировать тебя. Поэтому, напоминаю, ты и не будешь видеть её. Лежи здесь, восстанавливайся после родов — с завтрашнего дня назначу тебе курсы витаминов и процедур. Это принесёт свою пользу и нам с тобой, и ребёнку. В частности, например, мы все не хотим, чтобы у тебя молоко пропадало… Не стучись в дверь и не выбегай отсюда, всё это бесполезно. Я усилил меры предосторожности — теперь оба выхода из главного коридора закрыты. А если снова на меня нападешь… ты знаешь, что будет.

Химик поднялся с кровати.

— Скажи мне вот что, — тихо попросила я. Он остановился. — Кого ты оставил… ухаживать за ней? Виолетта, Нина и прочие, кого ты превратил в умственных инвалидов, не способны на столь сложные действия. Для этого нужен врач, желательно неонатолог или хотя бы обычный анестезиолог-реаниматолог… Сам ты всё время не можешь, слишком занятой. Если моя дочь так важна для тебя, ты явно позаботился, чтобы за ней присматривал квалифицированный врач.

Химик прищурился.

— Правильно мыслишь. Да, в отделениях реанимации и нейрохирургии в клинике у меня есть свои люди. Некоторые уже помогали мне здесь с реанимационными больными. А теперь один помогает с ребёнком. Если со мной что-то случится — он приведет в действие наш разработанный с ним план. Во всех временных сотрудниках я уверен — каждый знает, зачем мне нужен. Как и то, что ему будет при подчинении и что грозит при обратных действиях либо разглашении тайн. Думаю, о виде наказания во втором случае ты догадываешься. Если нет, я напомню: ничто не должно…

— Пропадать зря, — голосом, полным отвращения, закончила я. — Тебе всё это так не сойдёт.

— Больше шести лет уже сходит, — пожал плечами Химик и скромно улыбнулся — как первоклассник, которого учитель впервые похвалил за отлично выполненное задание. — До завтра. И не забывай про молоко.

Глава 51

Двери, которые вели из секции, где находится моя палата, в отдельные коридоры. Раньше он уже запирал их. В мой первый месяц пребывания здесь. В мои первые дни.

На второй день после похищения я проснулась на полу под дверью. Под головой была стащенная с кровати подушка, а роль подстилки подо мной играло одеяло. В глаза бил ослепительный свет.

Я перекатилась на спину и посмотрела вверх, на табло. Ниже даты (23.07.) стояло 07:20.

Внезапно наткнувшись на что-то на полу рукой, я охнула и отдернула её. Внизу обнаружились пластиковый стаканчик с йогуртом, пакетик с запечатанной булочкой и бутылочка с оранжевым содержимым.

Что это за хрень? Завтрак?

Дверь пискнула и начала отъезжать влево — я, бросив еду, едва успела отползти в сторону. Раздался скрип, затем шарканье, и в палату, возвышаясь надо мной, заехала тележка. Меж её перекладинами я заметила ноги, обутые в белые чешки, и лодыжки, обтянутые телесного цвета колготками.

Послышалось натужное хрипение, кашель, а затем — леденящий стон.

Я подняла голову вверх и увидела лицо вчерашней медсестры.

С её белого, как лист бумаги, лица на меня глядели застывшие красные белки глаз. Нос казался не более, чем выступом, а рта будто вовсе не было — жуткое зрелище.

По мне мелкой волной пробежала дрожь, и я поспешила опустить голову.

Прошло ещё секунд пять. Женщина напротив не двигалась — ни сама по себе, ни с тележкой. Несмотря на то, что я преграждала путь своим телом, она не делала попыток ни обойти меня, ни попросить убраться. Лишь воздух из её рта с хрипом вырывался наружу через равные промежутки времени, навевая мысли об умирающих и приближающихся к кончине. Они словно издевались надо мной, намекая на уготовленную