– Я не из-за себя плачу, а из-за тебя.

Чувствовалось, до чего престарелая монахиня мною разочарована. Это разрывало и без того истерзанное сердце еще больше.

Она приосанилась на стуле.

– Это правда. Я по-прежнему пользуюсь своим даром.

Мать Винри сложила вытянутые пальцы домиком и прищурилась.

– Вы же понимаете, что это означает, так? – властно произнесла она.

Люсия ответила тоскливой улыбкой.

– Постойте! – вскричала я, пытаясь расхлебать заваренную по глупости кашу. – Можно пойти на сделку! Я уверена, что преступник скрывается в ее ковене! Ковен надо найти, убийцу – отдать под суд, но ведь остальные могут остаться с нами! Служить Владыкам!

Я прекрасно понимала, что несу полную чушь, утешая не Люсию, а себя.

– Нет, – опередила она настоятельницу с ответом. Вместо вселенской печали в ее голосе теперь звучала сталь.

– Мать Люсия, опомнитесь. Вас же казнят.

Она фыркнула.

– Я и так одной ногой в могиле. Старая кляча. У меня постоянно все болит, так что смерть станет для меня спасением.

Мать Винри повернулась ко мне.

– Да, но матери Далиле тоже грозит гибель. Я не сомневаюсь, что она уже давно обо всем знает.

Мать Люсия с усмешкой помотала головой.

– Отнюдь. Узнала лишь неделю назад.

Все отдавали себе отчет, что это ложь, но виду не показывали.

– Если вы не выложите все как есть, отправитесь на костер вместе. Мать Далила пользовалась силой, будучи под вашим надзором?

– Нет, – глазом не моргнув, солгала она.

– Да! – не сдержалась я, подскочив. – Пользовалась! Скажите правду, Люсия! Если раскроете, где находится ваш ковен, нас обеих пощадят!

Все взгляды устремились на меня.

После моей исповеди лишь мать Винри нашлась что сказать, при этом изменившись в лице.

– Вы правда готовы принести себя в жертву ради ближнего? – Впервые на моей памяти ее так сильно выбило из седла. Что у нее в глазах – изумление? разочарование?

– Нет, – вновь непреклонно отрезала Люсия. – Церковь не имеет над ней власти. Судьба ее теперь связана со Сребряным принцем. Мы обе понимаем, что отнять у Далилы жизнь вы не вправе, а у меня – обязаны.

Руки совсем опустились. Впервые Люсия предстала мне такой: не сетовала на хруст в бедре, не посмеивалась хрипло, качая головой, а показала исключительную, бескомпромиссную, неподдельную волю. Все будет так, как угодно ей.

– Сейчас вы воспользуетесь силой и сбежите, надо полагать? – неуклонно напирала мать Винри.

Люсия же всего лишь встала с улыбкой и протянула ей руки.

– Да будет известно, что сегодня якобы нечестивая ведьма, мечтающая предать мир огню, по доброй воле идет на смерть, поскольку мир считает ее слишком опасной.

Мать Винри прищурилась.

– Хотите умереть мученицей?

– Нет. Хочу стать символом. Если ценой скудных оставшихся лет я подарю ведьмам свободу, да будет так.

Глава семьдесят девятая

Далила

Часть мировой истории нарочно погребена под прахом былого. Взять хотя бы рыцарей гнили – орден, в котором, как считается, фанатично почитали мор. Отыскав исток гнили в недрах горы Дюран, рыцари покрывали ею оружие и становились бичом для земель Минитрии. Неудивительно, что именно с гнилью чаще всего и связывают их упадок.

– «История Минитрии от четвертого до пятого циклов». Яллен Айнсворт

Показательные казни считались в Клерии явлением неоднозначным, пережитком давно минувших дней. Хотя, быть может, затем и существуют такие пещерные дикости, чтобы утолять людскую жажду крови?

Сожжение матери Люсии состоится через две недели. Садясь в экипаж, чтобы съездить к ней, я только об этом и думала.

Сопровождал меня Иеварус, который вновь принял более-менее человеческое обличье и надел плащ, чтобы скрыть черты. Монарший отпрыск узнал о происходящем и, как видно, заинтересовался, пожелал наблюдать за всем из первых рядов. Строго говоря, я бы предпочла горевать сама по себе – но увы. Поэтому просто старалась не замечать, что алебастровое Семя ходит за мной по пятам.

Иеварус достал свой медальон и приблизил ко мне. Я тут же тихо вскипела: как неприкрыто он изучал мою тоску, беспардонно влезая в душу. И все же любопытство во мне пересилило гнев. Кипящие цветные клубы внутри медальона на глазах окрасились в синий. Не в яркую голубизну сострадания, а в более тусклый оттенок лазури.

Иеварус с минуту совершенно неподвижно смотрел на медальон, апатично моргая. Шум катящей по брусчатке кареты не покидал нас ни на минуту.

– Он сломан, – в конце концов заключило Семя.

– Нет, не сломан.

За окном шагали кто куда прохожие, старательно не замечая, что окружающий мир стремительно истекает кровью.

– Почему цвет изменился? – гадал Иеварус.

Я вздохнула. Проще ответить, чтобы он успокоился.

– Мне грустно.

– Грустно?

– Помнишь, как я улыбаюсь?

Он в знак понимания ткнул себя в уголки рта и растянул их в уже знакомой нелепой гримасе.

– Улыаюфа от так, – произнес он, не смыкая напряженных губ.

Это вызвало у меня вялую усмешку.

– Грусть – это радость наоборот. Когда мне грустно, я тоскую. Чувствую слабость и пустоту в душе… – Как же еще описать? – Чувствую себя плохо.

Семя совершенно окаменело, тупо глядя перед собой и переваривая мысль. Я буквально чувствовала, как трудно ему даются эти чужеродные понятия.

– Почему?

– Потому что погибла моя подруга. – Я скорбно понурилась. – А другую я предала.

– А сострадание? – не унимался Иеварус.

– Чувства переменчивы, я говорила. Таково свойство человеческой души. Порой она полна счастья и надежды, а порой – гнева и страха. Чувства, как и люди, совершенно разнообразны.

* * *

На месте нас встретил караул стражи. Перед шагающим Семенем солдаты расступались широким кругом.

Люсия находилась в каземате – босая и в простых рубахе с пятнами и штанах вместо привычной черной рясы, которую конфисковали. До чего убогий вид! Вся в грязи, с седыми перепутанными лохмами, она была закована в кандалы с редкими мазками фиолетовых чернил, подавляющих всякие чары.

– А я все думала, когда же ты появишься, – заговорила узница с неказистого стула в углу каземата. Она присмотрелась и с удивлением обнаружила со мной Иеваруса, который уже снял капюшон. – Да с тобою высокий гость! – беззлобно усмехнулась она. Ни Владык, ни их порождений монахиня не признавала.

Она поймала мой взгляд и вдруг закатила глаза.

– Да не смотри ты так слезно, Далила. Не меня тебе жалеть надо.

– Умоляю. – Я схватилась за решетку, сбросив маску равнодушия. Мне просто мучительно хотелось как-то ей помочь. – Умоляю, просто назовите убийцу!

– Как, если я ничего не знаю?

Я со вздохом отошла от прутьев и рухнула на шаткий стул.

– Зачем вы так? – помолчав, напрямую спросила я.

– Что зачем?