ответ? – прокричал я. – Вы со мной?

В ответ я услышал ворчание, но молодежь по большей части кивала с энтузиазмом.

Рухи забралась на деревянный ящик.

– Вы все знаете меня как дочь племени и Апостола. Кева говорит от чистого сердца. Поддержите его, и мы вернем на эту землю справедливость и благочестие.

Когда я в первый раз рассказал ей в лодке о своем плане, она решила, что я просто хватаюсь за утешительный приз. Может, так и есть. Но это не меняет фактов: Кярс отрекся, Хурран не годится в правители, а Баркаму нельзя доверять. Как только Рухи это усвоила, ей стало так же, как и мне, очевидно, что другого пути нет.

После того как Рухи выступила с пламенной речью в мою поддержку, все больше абядийцев кивало. Этого мне было достаточно, и я попросил Кинна поднять меня в воздух.

Я пролетел над воротами Изумрудного дворца. Часовые-гулямы жевали орехи и перешучивались. Когда я приземлился, они выпрямились и нацелили на меня аркебузы.

– Я вместе с Като, вашим командующим, служил Кярсу, вашему шаху, – сказал я. – Опустите оружие. Оно все равно не причинит мне вреда.

– Баркам – великий визирь, – заявил один гулям. – Кем бы ты ни был, он все равно выше по положению.

Я не должен был убивать ни одного гуляма. Все до единого были мне нужны, и на моей стороне.

– Я тоже гулям. В Сирме нас называют янычарами.

– Мы знаем, кто ты.

– Тогда вы знаете, и где я побывал. И чем занимался, пока великий визирь Баркам сладко спал во дворце. Как я проливал кровь за шаха Кярса. Как целых две ночи купался в крови неверных, которую пролил, чтобы спасти святой город. Вы также знаете, что я убил в схватке трех магов, отбиваясь от их джинна и колдовства простым клинком. Я победил Михея Железного в самых темных недрах Лабиринта. Я выстоял против трех крестейских армий во главе с великими завоевателями, пока люди более знатные тряслись от страха.

– Как я и говорил, мы знаем, кто ты.

Его рука на спусковом крючке дрогнула.

Я показал на толпу абядийцев, собравшуюся поблизости. Сотни человек стекались со всех улиц.

– Откройте ворота, – сказал я гуляму. – Откройте ворота во имя шаха, иначе я открою их вместо вас.

На их лбах выступил пот. Они смотрели на абядийцев, стучащих по металлическим воротам.

Гулямы опустили оружие. Они поняли, куда дует ветер.

Захватив Изумрудный дворец, я позволил абядийцам пройти по всем комнатам, кроме той, где находился принц Фарис. Перед его покоями я поставил двадцать гулямов, а сам вошел внутрь.

Тощий мальчик сидел на кровати и кашлял. Вокруг него столпились лекари и слуги. На полу рядом с ним сидела на подушке женщина среднего возраста в шелковой ночной рубашке.

Они были слишком напуганы, чтобы взглянуть в мою сторону. Однако Фарис сумел подняться и посмотрел на меня.

– По какому праву ты это делаешь? – сказал он. – Мой брат никогда бы не…

– Кярс не отдавал мне такой приказ. Честно говоря, я даже не знаю, жив ли он. Я здесь по собственной воле.

– Да как ты посмел?

Он сипло закашлялся.

Лекарь протянул ему кружку молока с медом. Фарис немного отпил.

– Все кончено, принц Фарис. Дворец и Доруд теперь в моих руках. Ты знаешь, что это значит?

– Я с этим не смирюсь. – На его едва пробивающихся бороде и усах осталось молоко. – Я…

– И что же ты сделаешь?

У него затряслись руки. Он наконец-то осознал, что происходит.

– Вот как ты поступишь, принц Фарис. Завтра я соберу всех значимых людей города в тронном зале. И когда все будут смотреть на тебя, ты улыбнешься и объявишь меня султаном Доруда.

– Ты помешался? – брякнула женщина в шелках. – Какой-то выскочка, рутенский невольник, никогда не будет править этой землей.

– Тетя Мирима…

Фарис в страхе посмотрел на нее, как будто испугавшись того, что я сделаю с ней за эти слова.

Я снял шлем, чтобы сердито зыркнуть на нее.

– Это уже произошло. Либо ты признаешь меня, либо продолжишь жалобы в могиле.

– Ты должен называть меня султаншей!

– А когда наступит утро, ты должна величать меня султаном.

Час спустя я стоял в огромном зале с фресками, а отряд гулямов привел ко мне великого визиря.

Баркам был в парчовом наряде, а значит, ему дали время переодеться. Его лысая голова была смазана маслом и пахла оливками. Он подошел ко мне, встал на колени и на вытянутых руках подал бархатный мешочек.

Когда я встряхнул мешочек, внутри что-то звякнуло. Я заглянул внутрь. Там лежали монеты с симургами. По меньшей мере три сотни золотых динаров – хватит, чтобы купить пятьдесят рабов в хорошей форме.

– Благодарю, великий визирь. Я ценю твой подарок.

Первый из многих, о которых я собирался его попросить.

– Я должен извиниться за нашу прошлую встречу. – Звучало так искренне, и он не сводил с меня глаз. – Мне следовало подарить тебе плащ героя и прислушаться к твоему мудрому совету. Но я недостаточно хорошо тебя понял, Кева.

– Султан Кева.

– Султан Кева. Теперь я вижу, что ты человек достойный и величественный, и отношусь к тебе со всем уважением и восхищением. Я пришел просить тебя о милосердии и надеюсь, что оно так же огромно, как у самой Лат.

– Милосердие – как начинка у пирога. Если ее будет слишком много, можно испортить зубы. Поэтому я должен мудро распределять свои милости.

– Прошу, выдели мне немно…

– С какой стати? Чем ты так ценен?

– Своей службой, султан. Шах Тамаз был справедливым и честным человеком, он сделал меня своей правой рукой. Я преданно выполнял его приказы, и вместе до самого его убийства от рук Зедры мы обеспечивали порядок: никто в стране не голодал, разбойники не грабили на дорогах и в караван-сараях, а весы на базарах показывали верно.

Все это требовало добрых намерений, которые, несомненно, были у шаха Тамаза. Но этого мало. Для реализации добрых намерений нужны способные и верные люди со связями.

– Я дам тебе единственный шанс служить мне, как ты служил шаху Тамазу. Если не справишься, это будет стоить тебе жизни.

Я жестом велел великому визирю Баркаму встать.

– Благодарю, султан Кева. Я тебя не подведу.

– Познакомься с Забан.

Я указал на бездымное пламя в виде человеческой фигуры, горевшее в углу. Видел Забан только я. Она коснулась фрески с полуобнаженной женщиной, плещущейся в реке Вограс. Фреска вспыхнула, брызнули искры.

– Надеюсь, это не была твоя любимая фреска, – сказал я.

Баркам нервно сглотнул.