Шрифт:
Закладка:
Я дурак. Сбавил скорость, чтобы спасти одного ребенка. Орда Бабура сегодня возьмет в рабство тысячи детей, так какой смысл спасать одного? Тысячи погибнут, еще больше подвергнутся насилию. По сравнению с этим чего стоит всего одна жизнь?
А мои сын и дочь? Они не были избавлены от своей судьбы. А я здесь помогаю сыновьям и дочерям своего врага.
Звон в ушах слабел. Я уже слышал всхлипывания мальчика, которого подталкивал вперед. Ему было лет десять-одиннадцать, хрупкого телосложения и с волнистыми черными волосами.
– Продолжай идти, – сказал я. – Не останавливайся, пока не окажешься в безопасности.
– Ты убил моего отца.
– Что-что?
– Мне сказали, что человек в заколдованных черных доспехах убил моего отца. Это был ты?
Я убил десятки йотридов и силгизов после их нападения на абядийцев. Но каков был шанс встретить посреди этой битвы одного из их сыновей?
И какому богу мог присниться такой поворот судьбы?
– Забудь о своем отце. – Я держал латные перчатки у его лица, надеясь защитить от летящих пуль. – Думай о том, как выбраться отсюда живым. Скоро ты войдешь в возраст воина. Если хочешь отомстить за отца, нужно вырасти и стать сильнее.
Сирдар выволок из юрты девушку, привязал на веревку и потащил ее, кричащую, по песку в то место, где собирали рабов. Другой решил взять свое прямо здесь и сейчас, стащил одежду с йотридской девушки и поставил ее перед собой. Я мог только идти дальше, сохраняя жизнь одного ребенка, хотя и не понимал зачем.
Мы шли мимо рек крови, забитых плотью, и куч обгорелых тел, где порхали дронго, привлеченные запахом гари и смерти. Скоро у меня в ушах опять зазвенело: теперь пушечные ядра пролетали над головой – били вглубь оазиса, куда бежали силгизы и йотриды.
Солдаты двигались мимо, слоны уже топали за нашими спинами, и я представлял, как мне в шею впиваются огромные бивни. Все кашанские племена в разноцветных одеждах, а также потоки всадников в простых кольчугах хазов неслись между юрт убивать, насиловать, грабить и брать рабов. И быстрая смерть была здесь самой великой милостью.
Наконец передо мной появилась стоящая на холме юрта, к которой я так стремился. Йотриды и силгизы стреляли с холма, значит, сирдары сюда не прорвались. Но я сомневался, что это надолго.
– Не стреляйте! – прокричал я. Пули не пробьют доспехи на моей груди, но могут ранить мальчика.
Позади грохотали выстрелы зембуреков и топот слонов.
Я велел мальчику подниматься на холм, пока силгизские стрелки били по слонам под таким углом, что снаряды летели много выше его головы. Сам я поднял руки в знак того, что не представляю угрозы. Мы упорно взбирались наверх, поскальзываясь на песке, пока не достигли их линии обороны, и с обеих сторон пули свистели над нашими головами.
Я вытолкнул мальчика за линию огня и сказал:
– Беги и не оборачивайся.
Мальчик трясся и обливался слезами. Я уже снял перчатку и собрался дать ему пощечину, чтобы привести в чувство, но он повернулся и побежал на другой край бархана.
Задыхаясь до хрипа, я пошел дальше, мои ноги едва не плавились. Я добрался до роскошной юрты, охраняемой отрядом силгизов и йотридов.
Все наставили на меня аркебузы.
Я узнал Гокберка, страшный шрам на его лице был наполовину скрыт кольчужным шлемом, расписанным виршами.
– Мне известно, где пробоина в твоих доспехах, – объявил он. – Любой из нас с радостью отдаст жизнь, чтобы ткнуть в нее чем-нибудь острым.
Я поднял руки.
– Сади там?
– Не твое дело.
– Она моя. Только попробуй остановить меня, и я…
– Пусть войдет, – сказал голос из юрты, стоявшей рядом. Голос Сиры.
Гокберк как по волшебству захлопнул рот и, подчиняясь приказу Сиры, указал мне на вход. Я свернул к меньшей юрте, раздвинул полог и вошел.
41
Сира
Под вопли и боевые кличи, раздающиеся по всему лагерю, в мою юрту вошел Кева. Он снял шлем, открыв усталое лицо, мокрое от пота.
Почему-то я больше не чувствовала к нему ненависти. Если бы он не сжег мою мать, я не стала бы Потомком. Он был невообразимо жесток, но и я тоже.
Важно лишь то, что я побеждала, во всех смыслах.
– Где Лунара? – спросил он.
– Не здесь. – Я села на свое ложе и глотнула соленого чая, отдающего такой приятной горчинкой. – Ты когда-нибудь пил соленый чай? Думаю, тебе понравится.
– Твоих людей режут, а ты сидишь здесь и…
– Если хочешь знать, где Лунара, ответь на вопрос.
– Племена забадаров с востока любят пить такой чай.
Это был не совсем ответ. Но я восприняла это как «да, хотя сейчас мне не хочется».
– Лунара скоро будет здесь. – Я сделала еще один глоток. – Все это – часть плана.
– Плана?
– Тсс… Слушай.
Мелодия вражеских барабанов, горнов и ситаров стала громче. Музыканты Бабура вошли в наш лагерь, что было почти равнозначно объявлению победы.
– Какого плана? – опять спросил Кева.
– Ты же умный человек. Чем больше всего прославилась Лунара?
– Она провела крестейцев в Костану через…
Я довольно кивнула.
– Хулители святых ударят с тыла по ликующему, но рассеявшемуся в погоне за добычей войску Бабура. А затем йотриды и силгизы врежутся в него с флангов и спереди. Бабура не спасут даже зембуреки и слоны.
– Но ведь в эту самую минуту стариков, женщин и детей в твоем лагере… – Выражение его лица стало более горьким, чем мой чай. – Ты пожертвовала своими соплеменниками, чтобы заманить Бабура в ловушку?
– Не волнуйся. Я заверила воинов, что за эту жертву их вместе с родными ждет награда в раю.
– Кто дал тебе право обещать кому-то рай?
Я показала ему порез на ладони.
– Кровь.
Судя по его покривившимся губам, он не вполне понял. Ну, конечно. Я выразилась слишком туманно для человека, который, несмотря на любовь к поэзии, понимал только удары дубинкой по голове.
– Ты на все готова ради победы. Ты позволила убивать соплеменников, пока я пытался их спасти. – Он хмыкнул. – Полагаю, именно поэтому я проиграл.
Он не ошибся. Но я шла только на необходимые жертвы. Принимала тяжелые, но нужные решения. Чего мне стыдиться?
Он хотя бы признался, что проиграл. В такой напряженной позе он выглядел совершенно обезоруженным. Может, я наконец-то перестану его бояться.
Но это все-таки Кева. Не остерегаться его весьма рискованно.
– Садись, Кева. Хочу показать тебе настоящее силгизское гостеприимство.
Я
