Шрифт:
Закладка:
— Я не хочу, — шептал Хаокин, пытаясь убедить в этом скорее себя. Парень схватился за голову.
— Не хочешь? А кто тогда хочет? Я? Твое отражение? — спросил змей. Он уже был не таким большим. Он словно сдувался, его кожа становилась бесформенной.
— Я просто снова схожу с ума. Опять говорю сам с собой!
— Вот именно! А всё они, эти гадкие людишки, — шептал змей.
— Перестань! — закричал Хаокин.
— Я говорю, как есть.
Отражение сдулось. Лицо Хаокина в виде змеиной коже валялось на зеркальном полу и шевелило ядовитыми зубками. А в глазах еще сверкала злость.
— Прекрати, — молил Хаокин. — Прекрати!
Парень проснулся в холодном поту. Была глубокая ночь. Хаокин решил проветриться, открыл окно, выпрыгнул из него, и, чтобы не сломать ноги, перед падением огнем оттолкнулся от земли. Затем стал бродить по территории Атталей. Как тихо, спокойно.
Хаокин прошел мимо конюшен, спустился к лесу, увидел мишень. Рядом лежал лук со стрелами — забыли убрать. Парень неуверенно поднял их. Как давно он не держал в руках лук! Натянул тетиву… совсем не видно мишени. Хаокин пригляделся. Нет. Ничего. Тогда он закрыл глаза, присел на колени. Снова натянул тетиву и стал ждать, слушать. Ночь, кузнечики, шелест деревьев. Абсолютный покой, будто и не было этих тяжелых десяти лет. Будто он снова ребенок, будто он не Хаокин. Парень медленно направил лук в ту сторону, где, как ему казалось, должна находиться мишень, и выпустил стрелу.
Врезалась.
Хаокин побежал проверять. Стрела попала не в центр, а в деревяшку. Чего еще можно было ожидать?
Парень спустился в лес, ходил по оврагам, залезал на деревья, отдыхал от дома с приведениями. В лесу хорошо. Уже порядком надоел запах сигарет, а прохлада — это здорово. А насекомые — их и потерпеть можно.
В поместье Хаокин вернулся наутро. Словно перерожденный. Он побежал на кухню — довольно маленькая, но приятная. Почти все спали. Было, наверное, около четырех утра, и в такое время еще не начинали готовить. Поэтому он решил сделать это сам.
Хаокин хорошо готовил. Только вот в последнее время это не приносило ему удовольствия. Ничего не приносило. Но только не сегодня. Он даже напевал песенку. Что-то про цветы, весну и праздник. В голове его звучала мелодия арфы, он покачивал головой и чуть пристукивал ногой.
— Так это вы? — услышал Хаокин позади себя голос Мэри Атталь. Он обернулся и в первый раз за всё время искренне улыбнулся ей.
Графиня была в светлом платье. Женщина стояла на холодном полу босая и потягивалась. Она еще не собирала свои рыжие волосы, и оттого казалась совсем молоденькой. Ей очень шло.
— Доброе утро! — воскликнул Хаокин и подскочил к ней. — А вы помните танец стрекозы? Его еще дети танцуют.
— Танец стрекозы? — рассмеялась Мэри Атталь. — Почему вы о нем вспомнили?
— Просто! Это такой прекрасный танец. Но его танцуют только дети. А я уже даже забыл движения.
— Я напомню, как начинается.
— Покажите!
— Хорошо… Повторяйте. Так, ладно, вы стоите напротив меня. Сначала руки за спину, ноги на ширине плеч. Поднимаемся на цыпочки и смотрим сначала влево, потом направо. Так два раза. Затем переход… Снова это движение. Теперь лодочка, качаемся, теперь я прокручиваюсь над вашей рукой.
Они повторяли эти движения, смеялись. Еще странные движения, повтор, переход, шажки…. Получился танец.
— Слушайте, может, как-нибудь под музыку? — спросил Хаокин. — Вы говорили, где-то здесь поблизости живут музыканты.
— Да, думаете пригласить?
Скоро в гостиной заиграли гитара, арфа… Хаокин и Мэри продолжали дурачиться и танцевать. Дом точно ожил, запел, заплясал. На музыку спустился Николас Атталь. Он не спал всю ночь. Работал в кабинете. И вид у него был такой себе: глаза красные, одежда помятая.
— Я так рад, что вы не спите! — воскликнул Хаокин. — Вы срочно мне нужны!
Телекинезом он соединил в пару Мэри и Николаса. Графиня взвизгнула от неожиданности, но продолжила танцевать, смеясь и увлекая за собой мужа. Николас с удивлением смотрел на супругу и не понимал, что происходит, но Хаокин и Мэри находились в таком взбудораженном состоянии, что заразили и его. Николас улыбнулся — ну и чудачества у них! На щеках у Мэри появился румянец. Она с некоторым смущением глядела на своего кавалера. Аттали так давно не проводили время вместе. По-настоящему вместе. А теперь вдруг зачудили.
Хаокин не остался без пары, а пригласил на танец красавицу Юлию. Она была не против. Ей нравилось танцевать, нравилось быть юной и совершать прекрасные ошибки молодости.
Мэри ощущала себя той безумной девчонкой, которой когда-то была. Та Мэри не боялась ничего, та бунтарка-Мэри первая среди сверстников влюбилась в мальчишку — весельчака Николаса Атталя. Они сначала вместе играли. А потом он пригласил ее на танец, а она вся раскраснелась. Она мечтала, что Николас будет ее мужем, хотя еще мало знала его. Но сердце не обмануло. Он — ее вторая половинка, он всегда ею был. Даже тогда, когда детей их убили, даже тогда, когда они не смогли защитить их, даже тогда…
А Николас просто был счастлив увидеть хоть на миг улыбку Мэри — женщины, которую он боготворил. Наверное, поэтому он и впустил к себе в дом этого проходимца, Хаокина. Мальчишка почему-то запал Мэри в душу. Он заставлял жену смеяться и радоваться жизни хоть ненадолго.
Да и сам Хаокин забыл о своих тревогах. Ему казалось, что во всем мире нет места лучше, чем поместье Атталей. Казалось, что тот пожар в доме не случался. Казалось, что здесь живет счастливая семья… И всё эти чужаки были на миг счастливы.
Хаокин только слышал музыку, чувствовал аромат ландышей, ее аромат… прикосновения женской руки, ее грациозные движения, улыбка, красновато-карие глаза, поцелуй…
Внезапно всё оборвалось. Хаокин
