с публиканами. Все просто: объединившись, мы станем сильнее Цицерона, Катона и оптиматов, которые их поддерживают. Если вы и дальше будете упрямствовать, ваша власть и влияние постепенно ослабеют, а Цицерон и остальные приберут все к рукам.

В атриуме воцарилась тишина.

Все застыли.

Замысел казался на удивление простым и в то же время многообещающим. Но оставалось серьезное препятствие, которое делало его успех крайне сомнительным: недоверие между Помпеем, с одной стороны, и Крассом и Цезарем – с другой.

– Откуда мне знать, что, получив разрешение, выиграв выборы и став одним из консулов будущего года, ты меня не предашь?

– Что ты хочешь получить в доказательство моей верности? – спросил Цезарь.

Помпей посмотрел на Кальпурния Пизона. Тот кивнул. Очевидно, просьба была заготовлена заранее. Завоеватель Азии не отправился бы на встречу, не продумав все как следует.

– Ты хочешь, чтобы я тебе доверял? – спросил Помпей. – Женись на Кальпурнии, дочери Пизона, одного из моих доверенных людей.

Цезарь замер, как статуя.

Сглотнул.

И посмотрел на Лабиена и Бальба. Оба кивнули. Это была разумная цена.

– Договорились, – согласился он.

– Договорились, хвала Юпитеру. – Помпей вскочил, словно подброшенный пружиной, и вслед за ним вскочили его спутники. – Кажется, мы обсудили все, что могли, не так ли?

– Верно, – согласился Цезарь.

– Ты и сейчас не притронешься к моему вину и моей пище? – спросил Красс. – С твоей стороны это было бы данью вежливости.

– Когда земельный закон будет принят, – ответил Помпей, – я приду к тебе, и мы от души попируем, как велит обычай. Не лучше ли отложить нашу трапезу до тех пор?

– Разумно, – согласился хозяин. – Пир уместен, когда есть что праздновать. Надеюсь, к нашей совместной трапезе мои публиканы узнают о том, что твои сенаторы поддержали пересмотр соглашения с ними.

– Отпразднуем все сразу, – согласился Помпей и снова посмотрел на Цезаря. – Если наш кандидат в консулы добьется земельных преобразований, каких не проводилось ни разу почти за семьдесят пять лет.

Он имел в виду попытку злополучного плебейского трибуна Гракха, давая понять, что те, кто желал внести подобные поправки в закон, нередко гибли от руки убийцы.

Цезарь не сказал больше ничего.

Все попрощались.

Так возник триумвират.

За пределами дома

– Римский консул? – спросил Геминий Помпея, когда они возвращались к нему на виллу. – Я выступал за эту встречу, но… разумно ли вверять Цезарю начало над войском?

– Согласен, – отозвался Афраний. – При всем уважении к Кальпурнию Пизону, даже если Цезарь женится на Кальпурнии, он не заслуживает такого доверия – нельзя вручать ему легионы. Неизвестно, куда он их направит.

– Все зависит от того, какие провинции получат консулы будущего года, – загадочно ответил Помпей и зашагал в город, а не к себе домой.

– Мы разве не возвращаемся в твой загородный дом? – спросил Геминий.

– Нет. Я хочу кое с кем переговорить.

– С кем? – спросил Афраний.

– С Цицероном, – объявил Помпей, ко всеобщему удивлению.

– Но… мы не поддержим просьбу Цезаря?

Как и остальные, Геминий не поспевал за мыслями вождя.

– Конечно, поддержим. Земельный закон нужен, но мы должны убедиться, что, если Цезарь победит на выборах и станет консулом, ему не достанется провинция, позволяющая приступить к завоеваниям. Для этого нам нужен Цицерон.

– Мы ведем двойную игру, – улыбнулся Геминий. – Мне это нравится.

LXXXI

Ход Катона

Вилла Лабиена на окраине Рима

60 г. до н. э.

По возвращении из Испании Цезарь поселился в доме Лабиена, который был новее и просторнее, чем его собственный, а главное, располагался за пределами священного померия. На Цезаре висели долги, и он не позволял себе трат на расширение и благоустройство своей виллы. В последние годы, занимая должность великого понтифика, он сосредоточился на государственных делах и, проживая в Общественном доме, в сердце Форума, с головой погрузился в общественную жизнь. Но теперь, вернувшись в Рим после победоносного похода против лузитан, не имея собственной благоустроенной виллы и желая держаться подальше от города, пока не наступит день его триумфа, он решил поселиться вместе с другом и его семьей.

Сенат без особых возражений разрешил Цезарю избираться в консулы за несколько лет до достижения требуемого возраста: сторонников Красса и Помпея оказалось больше, чем крайних оптиматов, приверженцев Цицерона и Катона.

Казалось, Цезарь без дальнейших затруднений станет римским консулом и осуществит свою давнюю мечту: получить легионы и провинцию с сильными укреплениями и отлаженным снабжением, чтобы отправиться в большой поход на север, к берегам Данубия и в Дакию. Это положило бы конец постоянным набегам дакийского вождя Буребисты на земли, граничившие с Римом, а заодно позволило бы Цезарю заполучить золотые прииски, которых также было немало в тех местах. Поход покрыл бы Рим славой, позволил защитить границы и помог Цезарю рассчитаться с долгами. Лучше не придумаешь.

Прогуливаясь по саду Лабиеновой виллы в эти последние летние дни, Цезарь был вне себя от радости. Все шло согласно его замыслу: договор с Крассом и Помпеем начал приносить плоды. Он знал, что ему предстоит сложное законотворчество, а Цицерон и Катон, как обычно, будут открыто выступать против земельных преобразований. Но он уже думал, как добиться принятия закона, нужного и ветеранам Помпея, и римским беднякам.

– Но главное – ты должен победить на выборах, – напомнил ему однажды Лабиен.

Цезарь молча кивнул и огляделся: его мать Аврелия, дочь Юлия, Юлия Старшая и ее муж Луций Пинарий, а также сам Лабиен и его жена Эмилия проводили вечер на свежем воздухе в главном атриуме виллы.

– Я никогда не проигрывал на всенародных выборах, – уверенно произнес Цезарь. – Я проигрывал и выигрывал суды, я много раз проваливался в Сенате, но не на голосовании, где народ объявляет свою волю через комиции, трибутные или центуриатные. Труднее всего было получить разрешение, но теперь оно есть, спасибо Крассу и Помпею. Кроме того, не забывай, что незадолго до выборов я устраиваю грандиозный триумф на улицах Рима. Лучшая подготовка к выборам – празднование великой победы вместе с римским народом. Сначала победа, потом выборы. Все идет как по маслу.

Цезарь был прав: такая последовательность событий ставила его в выигрышное положение по сравнению с любым другим кандидатом в консулы.

Все уже собирались за это выпить, но тут в атриум вошел мрачный Бальб. Было ясно, что он принес новости, притом дурные. Переговоры с Помпеем о создании триумвирата он вел очень искусно. Однако сейчас его напряженное лицо не предвещало ничего хорошего.

– У нас неприятности, – объявил он с ходу, обойдясь без приветствия.

Воцарилось молчание. Лабиен знаком указал на пустое ложе, приготовленное для Бальба, но тот покачал