– Суллу, в отличие от нас, поддерживал Сенат. Среди наших противников – Цицерон и Катон с войском ветеранов, которое только что одолело Катилину. А мои ветераны устали за годы войны на Востоке. Вряд ли им нужна сейчас гражданская война с неизвестными последствиями, в которой мы все можем погибнуть. Нет, Геминий, идти на Рим – не выход. Своих целей я достигну иным путем.

Геминий кивнул: это звучало здраво. Однако имелись и более насущные дела.

– Твоим ветеранам нужны земли, и надо добиться того, чтобы Сенат узаконил соглашения с восточными царями, – сказал он. – Как?

Помпей повернулся к ним и подбородком указал на Афрания:

– Он будет участвовать в консульских выборах. На деньги, привезенные с Востока, я куплю столько голосов, сколько потребуется. Одного из наших людей, Луция Флавия, мы сделаем плебейским трибуном. Флавий будет продвигать закон, по которому моим ветеранам предоставят землю, а Афраний не позволит Цицерону и Катону провалить его в Сенате. Но прежде я отпраздную свою великую победу над пиратами, Митридатом и другими восточными царями, устроив триумфальное шествие по улицам Рима, – так я покажу всем свою силу и завоюю расположение народа. Вот каков мой замысел.

Геминий и Афраний сочли, что это отличная мысль.

Рим

Несколько недель спустя

Город украсили цветочными гирляндами; улицы, по которым должно было пройти триумфальное шествие, заполнила восторженная толпа. Проконсул был известен своей любовью к роскошным триумфам, а этот должен был стать уже третьим по счету, – лишь немногие сенаторы удостаивались такой чести столько раз. Всего лишь пятерым полководцам за всю историю Рима присудили три триумфа. Последний раз подобное случалось двести с лишним лет назад, когда консул Маний Курион Дентат одержал множество побед над самнитами, сабинянами и Пирром, царем Эпира.

Первый триумф Помпея состоялся после его победы над популярами в Африке во время гражданской войны между Марием и Суллой. Второго триумфа он удостоился за столкновение с Серторием, к которому незаслуженно добавил свое участие в войне против Спартака, якобы решающее. В первый раз он возжелал проехать по улицам Рима в повозке, запряженной слонами, но животные не поместились под триумфальной аркой, и пришлось их выпрячь и заменить лошадьми: получилось куда обыденнее. Тогда это нелепое событие изрядно позабавило врагов Помпея, которые полагали, что его гордость уязвлена. Но с тех пор Помпей многому научился и не желал попасть в неловкое положение во время своего третьего триумфа. Вдобавок новое шествие должно было помочь Луцию Афранию, готовившемуся к консульским выборам. Поэтому ничто не должно было вызывать ни шуток, ни злорадства – лишь восхищение и почтение, а у врагов Помпея – даже трепет.

Для начала Помпей заявил посланникам Сената, что удостоен нового триумфа одновременно за две победы, ибо за разгромом пиратов сразу же последовал успешный поход против Митридата Понтийского, а затем и других азиатских царей, – он не успел отпраздновать должным образом победу над морскими разбойниками, которые десятилетиями бороздили Наше море. Цицерон и Катон понимали, что Помпей стремится показать народу свое могущество и богатство в расчете на грядущие выборы, но, поскольку он отказался двинуть на Рим вооруженные легионы, решили удовлетворить его тщеславие, причем дважды: для триумфального шествия Помпея Сенат выделил не один день, а два. Сначала предстояло показать трофеи, добытые в борьбе с пиратами, а затем – богатства, отнятые у восточных властителей.

Тем не менее Помпей привез из Азии столько драгоценностей, сокровищ и предметов роскоши, что не хватило даже двух дней. Зрелище, конечно же, произвело впечатление на народ. Помпей приказал развернуть знамена с названиями народов и царств, над которыми одержал победу: Понт, царство Митридата, которого он одолел с таким трудом, Армения, Каппадокия, Пафлагония, Мидия, Колхида, иберы, албаны, Сирия, Киликия, Месопотамия, Финикия, Палестина, Иудея, Аравия. За ними несли знамена побежденных пиратов – Помпей захватил более восьмисот кораблей и множество укреплений, взял после осады почти девятьсот городов. Далее шли штандарты с надписями, гласившими, что благодаря походам Помпея в казну поступило более двадцати тысяч талантов, – колоссальная сумма, которая, несомненно, улучшит дела государства. О тысячах талантов, которые Помпей оставил себе, нигде не говорилось, но все полагали, что эта сумма не сильно уступает той, что отошла государству, а может, и превосходит ее. Отныне Помпей был так же богат, как и Красс, если не богаче. Ко всему этому добавлялись деньги, которые каждый солдат получил за эти походы.

– Тысяча пятьсот драхм каждому легионеру! – судачили собравшиеся, восхищенные богатством, пышностью и размахом: все это превосходило воображение простого римского гражданина.

– Молчите и смотрите, смотрите! – воскликнул другой свидетель ослепительного зрелища.

И вот наступила самая тягостная часть любого римского триумфа: шествие пленных. Больше всего внимания привлекали не солдаты, женщины или дети, которых предстояло продать в рабство, а великие вожди, захваченные римским проконсулом. Помпей вывел на улицы закованных в цепи капитанов захваченных пиратских кораблей; Тиграна, сына царя Армении, осмелившегося восстать против Рима, с женой и дочерью; Аристобула, царя Иудеи, и всевозможных знатных заложников, взятых у побежденных народов. За неимением главной добычи, царя Митридата, который избежал плена, Помпей выставил напоказ одну из жен свергнутого понтийского монарха вместе с ее детьми.

Это было потрясающее представление.

Народ приветствовал своего кумира:

– Помпей, Помпей, Помпей!

В эти минуты Помпей был его богом.

Но… он не был богом Сената.

Помпей пришел в восторг от своего великого триумфа и два дня чувствовал себя хозяином мира. Свои легионы он разоружил. Теперь у него оставались только ветераны, которые в награду за тяжелые восточные походы жаждали получить землю. Помпей рассчитывал, что его богатства будет достаточно, чтобы при помощи взяток заполучить решающий голос в государственных делах: наступили консульские выборы, и на азиатские деньги он купил необходимое число голосов, чтобы победу одержал один из его приближенных, легат и сенатор Луций Афраний, который был с ним еще во время войны с Серторием. Другой его верный сторонник, Флавий, стал плебейским трибуном.

Как объяснил Помпей Геминию и Афранию, замысел состоял в том, чтобы Луций Флавий, сделавшись плебейским трибуном, предложил новый земельный закон, а Афраний поддержал его в Сенате, – таким образом Помпей получил бы земли, которые обещал своим ветеранам, и укрепил свой авторитет. Но на пути к осуществлению этого замысла возникли два препятствия: Цицерон и Катон.

Больше всего беспокойства доставлял Катон, проявлявший безграничную враждебность ко всем, кто выступал за земельные преобразования, даже если это касалось солдат, которые заслужили награду. Раздел угодий означал для него начало конца Римской республики в том виде, к какому привыкли он сам и прочие оптиматы, – мира, где