Тьеполо, увидел в предприимчивом немце именно того человека, который должен был организовать художественное оформление дворца. В 1764 году Менгс стал директором Академии Сан-Фернандо и правил испанской живописью во время своего пребывания в Испании. Он превратил классический стиль в бескровную, безжизненную неподвижность, чем привел в ярость и старого Тьеполо, и молодого Гойю. Но он благотворно боролся за то, чтобы покончить с экстравагантностью барочного декора и фантазиями рококо. Искусство, говорил Менгс, должно стремиться сначала к «естественному стилю», точно подражая природе; только потом оно должно стремиться к «возвышенному стилю» греков. Как можно было достичь возвышенности? Путем устранения несовершенного и неуместного; путем объединения частичных совершенств, найденных в разных местах, в идеальные формы, созданные дисциплинированным воображением, избегающим всего лишнего.

Менгс начал свою работу с изображения божеств Олимпа на потолке опочивальни короля. Аналогичные картины украшали спальню королевы. Возможно, поняв, что их величества не совсем последовали за ним на Олимп, Менгс создал для королевской оратории алтарный образ «Рождество Господа нашего и сошествие с креста». Он много работал, мало ел, стал раздражительным, потерял здоровье, думал, что Рим его восстановит; Карл дал ему отпуск, который Менгс продлил до четырех лет. Во время своего второго испанского пребывания (1773–77) он добавил еще фресок в королевские дворцы в Мадриде и Аранхуэсе. Его здоровье снова пошатнулось, и он попросил разрешения уехать в Рим. Добрый король дал ему это разрешение, а также постоянную пенсию в размере трех тысяч крон в год.

Но разве в то время в Испании не было местных художников? Их было много, но наш интерес, ослабевающий с расстоянием и временем, оставил их в туманной пустоте угасающей славы. Был Луис Мелендес, который почти сравнялся с Чар-дином в натюрмортах (бордегонес, фрутерас); в Прадо их сорок, в Бостонском музее есть аппетитный образец, но Лувр превзошел их всех замечательным автопортретом. А Луис Парет-и-Алькасар, который соперничал с Каналетто в изображении городских сцен, как, например, в его «Пуэрта дель Соль 90-главной площади Мадрида. И Антонио Виладамат, которого Менгс назвал лучшим испанским художником эпохи. И добродушный, угрюмый, преданный Франсиско Байеу-и-Субиас, который получил первый приз в Академии в 1758 году, создал гобелены для Менгса и стал другом, врагом и шурином Гойи.

IX. ФРАНСИСКО ДЕ ГОЙЯ-И-ЛУСЬЕНТЕС

1. Рост

Как и все иберийские мальчики, Франсиско получил имя святого покровителя, затем имя отца, Хосе Гойи, и имя матери, Эуграсии Лусьентес — дамы благодати и света. Она была идальгой, отсюда и де, которое Франсиско вставил в свое имя. Он родился 30 марта 1746 года в Фуэнтетодосе, арагонской деревне со 150 душами и без единого деревца — каменистая почва, жаркое лето, холодная зима, убившая многих, сделавшая выживших мрачными и суровыми.

Франсиско мастерил кисти, а в детстве написал для местной церкви картину с изображением Нуэстра Сеньора дель Пилар, покровительницы Арагона. В 1760 году семья переехала в Сарагосу; там отец работал позолотчиком и зарабатывал достаточно, чтобы отправить мальчика учиться искусству у Хосе Лусана. Вместе с ним и Хуаном Рамиресом Гойя копировал старых мастеров, подражал тонкому колориту Тьеполо и выучил достаточно анатомии, чтобы рисовать запрещенные обнаженные натуры. История рассказывает о том, как он присоединился к банде диких молодых людей, защищавших свой приход от другого, и вскоре возглавил ее, как в одной из потасовок несколько брадобреев были убиты, и как Франсиско, опасаясь ареста, бежал в Мадрид.

В декабре 1763 года он сдал экзамен для поступления в Академию и провалился. Легенда описывает его буйную жизнь в столице; мы же знаем только, что Гойя не любил законов. В 1766 году он снова участвует в конкурсе, и тоже неудачно. Возможно, эти неудачи были его удачей: он избежал академической опеки Менгса, изучил работы Тьеполо, которые тот делал в Мадриде, и заложил основы уникального стиля, пронизанного индивидуальностью. Легенда рассказывает о том, как он присоединился к труппе тореадоров и отправился с ними в Рим в неизвестное время. Он всегда был приверженцем тореадоров и однажды подписал себя «Франциско де лос Торос». «В молодости я был тореадором, — писал он в старости Моратину, — со шпагой в руке я ничего не боялся».91 Возможно, он имел в виду, что был одним из тех авантюрных парней, которые сражались с быками на улицах. Как бы то ни было, он добрался до Италии, где в 1770 году получил второй приз на конкурсе в Академии изящных искусств в Парме. Легенда рассказывает о том, что он забрался на купол собора Святого Петра и проник в монастырь, чтобы похитить монашку. Скорее всего, он изучал картины Маньяско, чьи темные краски, измученные фигуры и сцены инквизиции, возможно, тронули его сильнее, чем спокойные и классические позы, которые Менгс рекомендовал в Испании.

Осенью 1771 года он вернулся в Сарагосу, украшая капеллу в кафедральном соборе, Iglesia Metropolitana della Nuestra Señora del Pilar. Он хорошо справился с этой задачей, заработав пятнадцать тысяч реалов за шесть месяцев работы; теперь он мог содержать жену. Поскольку при выборе супруги предпочтение отдается склонности, он женился (1773) на Хосефе Байеу, которая отличалась молодостью и золотыми волосами и находилась неподалеку. Она служила ему моделью, и он много раз писал ее портрет; на том, что висит в Прадо, она изображена уставшей от многочисленных беременностей или опечаленной отступлениями Франсиско от моногамии.92

Он вернулся в Мадрид (1775). Вероятно, по рекомендации Байеу Менгс поручил ему (1776) написать большие полотна в качестве «карикатур» для Королевской гобеленовой фабрики, которую Филипп V основал в подражание Гобеленам. Теперь, рискуя получить серьезный отпор, Гойя принял решение, которое определило его карьеру. Не обращая внимания на пристрастие Менгса к классической мифологии и героической истории, он изобразил массивными линиями и яркими красками людей своего рода и времени — их труд и любовь, их ярмарки и праздники, их бои быков и полеты коршунов, их рынки, пикники и игры; и к этому реализму он смело добавил то, что он воображал, но никогда не видел. Менгс воспрянул духом: он не осудил этот выход за рамки академических традиций; он почувствовал пульс жизни в новом стиле и дал бунтарю больше заказов. За пятнадцать лет Гойя создал сорок пять карикатур, которые