хороши только для еды».78 Итальянское влияние продолжилось со Скарлатти и вновь восторжествовало с Боккерини, который прибыл в 1768 году, доминировал в музыке двора при Карле III и Карле IV и оставался в Испании до своей смерти (1805).

Обратным ходом Висенте Мартин-и-Солар, прославившись в Испании, успешно ставил итальянскую оперу во Флоренции, Вене и Санкт-Петербурге. Клавесинные сонаты Антонио Солера соперничали с сонатами Скарлатти, а Дон Луис Мисон развил тонаду, или вокальное соло, в тонадильо — песенное интермеццо между актами пьесы. В 1799 году королевский указ положил конец господству итальянской музыки в Испании, запретив исполнение любых произведений, не написанных на кастильском языке и не представленных испанскими исполнителями.79

Испанский характер нельзя свести к одному однородному образцу. Испанская душа меняется от штата к штату, и афрансеадос, или франкизированные испанцы, собравшиеся в Мадриде, были совсем другим типом, чем те коренные жители, которые были заточены на испанский лад. Но если отбросить экзотические меньшинства, то можно признать в испанском народе исконный и уникальный характер. Испанец был горд, но с тихой силой, которая мало чем отличалась от шовинизма или национальности; это была гордость индивидуальности, решительное чувство одиночной борьбы против земных травм, личных оскорблений или вечного проклятия. Для такого духа внешний мир мог казаться второстепенным, не стоящим забот и трудов; ничто не имело значения, кроме судьбы души в конфликте с человеком и в поисках Бога. Как ничтожны были тогда проблемы политики, гонка за деньгами, возвышение славы или места! Даже военные триумфы не имели славы, если они не были победами над врагами веры. Укорененный в этой вере, испанец мог смотреть на жизнь со стоическим спокойствием, с фатализмом, который спокойно ожидал возможного Рая.

VII. ИСПАНСКИЙ УМ

Когда Людовик XIV принял предложение последнего короля Испании Габсбурга завещать свою корону внуку Великого Монарха, испанский посол в Версале радостно воскликнул: «Теперь Пиренеев больше не будет!» Но эти мрачные массивы упрямо стояли на пути французских люмьеров и были символом сопротивления, которое встретит попытка преданных немногих европеизировать испанское сознание.

Кампоманес поразил стариков «Дискурсом о народном образовании и его развитии» (1774–76 гг.), в котором широкое распространение народного образования рассматривалось как необходимая основа для жизнеспособности и роста страны. Некоторые высокопоставленные церковники и крупные землевладельцы не видели смысла в том, чтобы беспокоить народ ненужными знаниями, которые могут привести к религиозной ереси и социальному бунту. Не останавливаясь на достигнутом, Ховельянос трудился над распространением веры в образование. «Многочисленны ручьи, ведущие к социальному процветанию, — писал он, — но все они вытекают из одного источника, и этот источник — государственное образование».80 Он надеялся, что образование научит людей рассуждать, что разум освободит их от суеверий и нетерпимости и что наука, развитая такими людьми, будет использовать ресурсы природы для победы над болезнями и бедностью. Некоторые знатные дамы приняли вызов и создали Хунту де Дамас для финансирования начальных школ. Карл III потратил значительные суммы на создание бесплатных начальных школ. Частные лица стали основывать академии для изучения языка, литературы, истории, искусства, права, науки или медицины.

Изгнание иезуитов заставило и облегчило перестройку средних школ. Карл приказал расширить научные курсы в этих колледжах, модернизировать учебники и принять на факультеты мирян. Он одаривал колледжи и назначал пенсии выдающимся преподавателям.81 Университетам было рекомендовано принять Ньютона на курсы по физике, а Декарта и Лейбница — на курсы по философии. Университет Саламанки отклонил этот совет на том основании, что «принципы Ньютона… и Картезио не так похожи на открытую истину, как принципы Аристотеля»;82 Но большинство испанских университетов приняли королевскую директиву. Университет Валенсии, в котором обучалось 2400 студентов, стал (1784) крупнейшим и наиболее прогрессивным образовательным центром в Испании. Несколько религиозных орденов приняли современную философию в своих колледжах. Генерал кармелитов призывал преподавателей кармелитов читать Платона, Аристотеля, Цицерона, Фрэнсиса Бэкона, Декарта, Ньютона, Лейбница, Локка, Вольфа, Кондильяка; здесь не было режима для святых. Одно отделение августинских монахов изучало Гоббса, другое — Гельвеция. За такими исследованиями всегда следовали опровержения, но многие пылкие души потеряли веру, опровергая своих врагов.

Один замечательный монах «модернизировался», пока Карл III был еще юношей. Проведя последние сорок семь лет своей жизни (1717–64) в бенедиктинском монастыре в Овьедо, Бенито Херонимо Фейхоо-и-Монтенегро успел изучить Бэкона, Декарта, Галилея, Паскаля, Гассенди, Ньютона и Лейбница; он с удивлением и стыдом увидел, как Испания, начиная с Сервантеса, была изолирована от основных течений европейской мысли. Из своей кельи он выпустил в 1726–1739 годах серию из восьми томов, которую назвал Teatro crítico — не драматическая критика, а критический анализ идей. Он нападал на логику и философию, которые преподавались в Испании в то время; превозносил призыв Бэкона к индуктивной науке; обобщал выводы ученых во многих областях; высмеивал магию, гадания, фальшивые чудеса, медицинское невежество и народные суеверия; устанавливал правила исторической достоверности, которые безжалостно разбивали надуманные национальные легенды; требовал распространения образования на все классы; выступал за более свободную и публичную жизнь женщин в образовании и обществе.

Вокруг его книг собрался целый рой врагов, обвинявших его в патриотизме и осуждавших его дерзости. Инквизиция вызвала его в свой трибунал, но не смогла найти в нем или его работах явной ереси. В 1742 году он возобновил свою кампанию, выпустив первый из пяти томов под названием «Ученые и любопытные письма» (Cartas eruditas y curiosas). Он писал в хорошем стиле, признавая моральную обязанность каждого автора быть ясным; и публика так наслаждалась его наставлениями и его смелостью, что к 1786 году потребовалось пятнадцать изданий «Театра» и «Карт». Он не смог изгнать суеверия из Испании; ведьмы, призраки и демоны все еще населяли воздух и пугали разум; но начало было положено, и заслуга его ордена в том, что это сделал монах, который оставался непоколебимым в своей скромной келье до самой своей смерти в возрасте восьмидесяти восьми лет (1764).

Это был другой священнослужитель, написавший самое знаменитое прозаическое произведение Испании XVIII века. Как бенедиктинцы следили за тем, чтобы Фейхоо не пострадал, так и иезуиты защищали одного из своих священников, главным произведением которого была сатира на проповеди. Хосе Франсиско де Исла сам был красноречивым проповедником, но его сначала забавляли, а затем и беспокоили ораторские трюки,