пустоту, оставленную иезуитами; он также провел реформу валюты, заменив обесцененные монеты деньгами хорошего качества и превосходного дизайна (1770). Однако чувство собственной просвещенности со временем сделало его раздражительным, властным и самонадеянным. Сделав власть короля абсолютной, он попытался ограничить ее, увеличив полномочия министров. Он потерял перспективу и меру и мечтал за одно поколение вывести Испанию из состояния удовлетворенного католицизма в поток французской философии. Он слишком смело высказывал свои еретические идеи даже своему духовнику. Хотя многие представители светского духовенства поддерживали некоторые из его церковных реформ как полезные для Церкви,54 он напугал еще большее число людей, раскрыв свою надежду на полный роспуск инквизиции.55 Он стал настолько непопулярен, что не осмеливался выходить из своего дворца без телохранителя. Он так часто жаловался на тяготы службы, что Карл, наконец, поверил ему на слово и отправил послом во Францию (1773–87). Там он предсказал, что английские колонии в Америке, которые начали восставать, со временем станут одной из великих держав мира.563. Новая экономика

После ухода Аранды в министерстве преобладали три способных человека. Хосе Монино, конде де Флоридабланка, сменил Гримальди на посту государственного секретаря по иностранным делам (1776) и занимал этот пост до 1792 года. Как и Аранда, но в меньшей степени, он испытывал влияние философов. Он направлял действия короля на улучшение сельского хозяйства, торговли, образования, науки и искусства; но Французская революция напугала его консерватизмом, и он привел Испанию к первой коалиции против революционной Франции (1792). Педро де Кампоманес в течение пяти лет возглавлял Совет Кастилии и был главным инициатором экономических реформ. Гаспар Мельчор де Ховельянос, «самый выдающийся испанец своей эпохи».57 стал известен общественности как гуманный и неподкупный судья в Севилье (1767) и Мадриде (1778). Основная часть его деятельности в центральном правительстве пришлась на 1789 год, но он внес весомый вклад в экономическую политику при Карле III, опубликовав «Информацию о проекте аграрного законодательства» (1787); это предложение о пересмотре аграрного законодательства, написанное с почти цицероновской элегантностью, принесло ему европейскую известность. Эти три человека, а также Аранда, стали отцами испанского Просвещения и новой экономики. В целом, по мнению одного английского ученого, их «результат для добра соперничал с тем, что было достигнуто за столь же короткое время в любой другой стране; и в истории Испании, безусловно, нет периода, который мог бы сравниться с правлением Карла III».58

Препятствия на пути реформ в Испании были столь же велики в экономике, как и в религии. Сосредоточение неотчуждаемой собственности в титулованных семьях или церковных корпорациях, а также монополия мести на производство шерсти казались непреодолимыми препятствиями на пути экономических перемен. Миллионы испанцев гордились праздностью и не стыдились попрошайничать; перемены вызывали недоверие как угроза праздности.* Деньги копились в дворцовых сундуках и церковных сокровищницах, а не вкладывались в торговлю и промышленность. Изгнание мавров, евреев и морисков лишило многие источники улучшения сельского хозяйства и развития торговли. Из-за трудностей с внутренними коммуникациями и транспортом внутренние районы страны на столетие отстали от Барселоны, Севильи и Мадрида.

Несмотря на эти сдерживающие факторы, в Мадриде и других центрах люди доброй воли — дворяне, священники и простолюдины, без различия пола — создавали Экономические общества друзей страны для изучения и развития образования, науки, промышленности, торговли и искусства. Они основывали школы и библиотеки, переводили иностранные трактаты, присуждали премии за сочинения и идеи, а также собирали деньги на прогрессивные экономические начинания и эксперименты. Признавая влияние французских физиократов и Адама Смита, они осуждали национальное накопление золота как памятник стагнации, а один из них утверждал: «Нация, у которой больше всего золота, является самой бедной… как показала Испания».60 Ховельянос приветствовал «науку гражданской экономики» как «истинную науку о государстве».61 Экономические трактаты множились. Discurso sobre el fomento de la industria popular» Кампоманеса вдохновило тысячи людей, включая короля.

Карл начал с импорта зерна и семян для регионов, где сельское хозяйство пришло в упадок. Он призвал города сдавать свои необработанные земли в аренду крестьянам по минимальной арендной плате. Флоридабланка, используя доходы короны от вакантных церковных бенефиций, учредил в Валенсии и Малаге фонды благочестия (montes píos) для предоставления денег крестьянам под низкие проценты. Для борьбы с вырубкой лесов и эрозией почв Карл приказал всем коммунам ежегодно сажать определенное количество деревьев; так появился ежегодный праздник «День древонасаждения», который до сих пор в обоих полушариях является полезным обычаем для нашей молодежи. Он поощрял пренебрежение старыми энтитетами, не поощрял новые и тем самым способствовал дроблению крупных поместий на крестьянские владения. Привилегии овечьей монополии Места были резко сокращены; большие участки земли, ранее отведенные им под пастбища, были открыты для обработки. Иностранные колонисты заселяли малонаселенные районы; так, в районе Сьерра-Морена на юго-западе Испании, до сих пор оставленном разбойниками и дикими зверями, Олавиде создал (1767 f.) сорок четыре деревни и одиннадцать городов из французских и немецких переселенцев; эти поселения прославились своим процветанием. Были прорыты обширные каналы для соединения рек и орошения больших участков ранее засушливых земель. Создана сеть новых дорог, которые на некоторое время стали лучшими в Европе,62 связала деревни и города, ускорив процесс коммуникации, транспортировки и торговли.

Государственная помощь была направлена на развитие промышленности. Чтобы снять клеймо, традиционно приписываемое ручному труду, королевский указ объявил, что ремесленные профессии совместимы с дворянским званием, и что ремесленники отныне могут занимать государственные должности. Были созданы образцовые фабрики: текстильная в Гвадалахаре и Сеговии, шляпная в Сан-Фернандо, шелковая в Талавере, фарфоровая в Буэн-Ретиро, стекольная в Сан-Ильдефонсо, стекольная, столярная и гобеленовая в Мадриде. Королевские эдикты способствовали развитию крупного капиталистического производства, особенно в текстильной промышленности. В 1780 году в Гвадалахаре было восемьсот ткацких станков, на которых работали четыре тысячи ткачей; одна компания в Барселоне управляла шестьюдесятью фабриками с 2162 хлопкоткацкими станками; в Валенсии было четыре тысячи станков, на которых ткали шелк, и, благодаря своим экспортным возможностям, она вклинилась в шелковую торговлю Лиона. К 1792 году в Барселоне насчитывалось восемьдесят тысяч ткачей, а по производству хлопчатобумажных тканей она уступала только английскому Мидленду.

Севилья и Кадис долгое время пользовались охраняемой государством монополией на торговлю с испанскими владениями в Новом Свете; Карл III отменил эту привилегию и разрешил различным портам торговать с колониями; он также заключил договор с Турцией (1782), который открыл мусульманские гавани для испанских товаров. Результаты были выгодны всем сторонам. Испанская Америка быстро росла