что больше никогда не встанет. Он умер в своем кресле 10 августа 1759 года. Все оплакивали королевских любовников, ведь их правление было редким благословением для Испании.

IV. ПРОСВЕЩЕНИЕ В ИСПАНИИ

История Просвещения в Испании — это случай столкновения непреодолимой силы с неподвижным телом. Испанский характер и написанный кровью залог средневековой веры рано или поздно повернули вспять все ветры ереси или сомнений, все чуждые формы одежды, манеры или экономики. Только одна экономическая сила благоприятствовала иностранной мысли — испанские купцы, которые ежедневно имели дело с чужеземцами и знали, к какой власти и богатству пришли их единомышленники в Англии и Франции. Они были готовы импортировать идеи, если те могли ослабить власть, которую дворяне и духовенство унаследовали над землей, жизнью и умами Испании. Они знали, что религия потеряла свою силу в Англии; некоторые слышали о Ньютоне и Локке; даже Гиббон должен был найти в Испании немного читателей.19

Конечно, самые сильные дуновения Просвещения доносились из Франции. Французские аристократы, последовавшие за Филиппом V в Мадрид, уже были затронуты иррелигией, которая скрывалась при Людовике XIV, но разбушевалась во времена Регентства. В 1714 году некоторые ученые основали Реальную испанскую академию в подражание Французской академии; вскоре она начала работу над словарем; в 1737 году «Diario de los literatos de España» взялся соперничать с «Journal des savants». Герцог Альба, руководивший Реальной академией в течение двадцати лет (1756–76), был горячим поклонником Жан-Жака Руссо.20 В 1773 году он пожертвовал восемь луидоров на статую Вольтера, установленную на Пигале. «Обреченный на тайное развитие своего разума, — писал он д'Алемберу, — я пользуюсь этой возможностью, чтобы публично засвидетельствовать свою благодарность и восхищение великим человеком, который первым указал мне путь».21

Неблагодарной рекламой для «Эмиля» Руссо стало его торжественное сожжение в мадридской церкви (1765).22 Молодые испанцы, познакомившиеся с Парижем, как, например, маркиз де Мора, полюбивший Жюли де Леспинасс, возвращались в Испанию с некоторой долей скептицизма, с которым они сталкивались в салонах. Копии работ Вольтера, Дидро или Рейналя были тайно ввезены в Испанию и пробудили некоторые новаторские умы. Испанский журналист писал в 1763 году: «Под влиянием многих пагубных книг, вошедших в моду, таких как Вольтер, Руссо и Гельвеций, в этой стране произошло значительное охлаждение веры».23 Пабло Олавиде открыто выражал вольтеровские идеи в своем мадридском салоне (ок. 1766 г.).24 На полках мадридского «Экономического общества друзей страны» стояли работы Вольтера, Руссо, Бейля, д'Алембера, Монтескье, Гоббса, Локка и Юма.25 Аббат Клеман, путешествуя по Испании в 1768 году, сообщил о широком распространении религиозного безразличия, даже неверия, прикрытого внешним соблюдением католического ритуала.26 В 1778 году инквизиции сообщили, что высшие сановники двора читают французских философов.27

Большое значение для испанской истории имело то, что Педро Абарка, Конде де Аранда, путешествуя по Франции, стал другом Вольтера. О его связях можно судить по его последующей деятельности в качестве испанского посла в Версале; он свободно общался с энциклопедистами в Париже, установил восхитительную близость с д'Алембером и пересек Францию, чтобы навестить Вольтера в Фернее. В Испании он исповедовал верность церкви, но именно он убедил Карла III изгнать иезуитов. Под его руководством Карл вступил в ряды тех «просвещенных деспотов», на которых философы смотрели как на самых надежных помощников в распространении образования, свободы и разума.

V. ШАРЛЬ III: 1759–88

1. Новое правительство

Когда он прибыл из Неаполя, ему было сорок три года. Его приветствовали все, кроме иезуитов,28 которые возмущались продажей Испанией своих парагвайских поселений Португалии (1750). В остальном он завоевал все сердца, погасив задолженность по налогам и восстановив некоторые привилегии, которых провинции лишились в результате централизаторской политики Филиппа V. Первый год его пребывания на посту короля Испании был опечален смертью его жены Марии Амалии. Больше он никогда не женился. Заслуга испанских Бурбонов XVIII века в том, что они подали монархам Европы пример супружеской преданности и стабильности.

Британский дипломат нарисовал портрет Карла, который имел несколько столкновений с англичанами в Неаполе:

Король имеет весьма странную внешность как в лице, так и в одежде. Он маленького роста, с цветом лица цвета красного дерева. Пальто на него не снимали уже тридцать лет, так что оно сидит на нем как мешок. Его жилет и бриджи, как правило, кожаные, а на ногах — пара суконных брызг… Он занимается спортом каждый день в году, в дождь или в дождь».29

Но граф Бристоль добавил в 1761 году:

Католический король обладает хорошими талантами, прекрасной памятью и великолепно владеет собой во всех случаях. То, что его часто обманывали, делает его подозрительным. Он всегда предпочитает добиваться своего мягкими средствами и имеет терпение повторять увещевания, а не пользоваться своим авторитетом. При этом он с величайшей мягкостью держит своих министров и слуг в глубочайшем трепете.30

Его личное благочестие не предвещало, что он будет нападать на иезуитов или проводить религиозные реформы. Он ежедневно слушал мессу. Его «честное и упорное следование всем своим договорам, принципам и обязательствам» поразило английского врага.31 Значительную часть каждого буднего дня он посвящал государственным делам. Он вставал в шесть, навещал детей, завтракал, работал с восьми до одиннадцати, заседал в совете, принимал высокопоставленных лиц, обедал в обществе, несколько часов посвящал охоте, ужинал в девять тридцать, кормил собак, читал молитвы и ложился спать. Охота, вероятно, была оздоровительной мерой, призванной развеять меланхолию, царившую в семье.

Он начал с серьезных ошибок. Незнакомый с Испанией, которую он не видел с шестнадцати лет, он взял себе в первые помощники двух» итальянцев, которые хорошо послужили ему в Неаполе: маркеса де Гримальди — во внешней политике, маркеса де Сквиллачи — во внутренних делах.

Граф Бристоль охарактеризовал Сквилласи как «не очень умного». Он любит бизнес и никогда не жалуется на то, что у него его слишком много, несмотря на разнообразие департаментов, которые сосредоточены в нем….. Я верю, что он не способен брать взятки, но я не стал