это было похоже на отсечение Матерью пальца, для спасения всей руки. Трупные мухи питались падалью, больными и инфицированными тканями, и именно этим занимались Мясные Мухи. Противовирусные, противоинфекционные, сосущие, плотоядные опарыши, выпущенные Матерью для искоренения и очистки зараженных секторов… и этими секторами были чипированные человеческие мозги, которые сначала получили виртуальную сущность Ползучего Лица, психическую эманацию Ньярлатхотепа, затем воплотили его, чтобы подготовить путь, истребляя верующих, как это должно было быть в древние времена.

Червеобразные падальщики проносились сквозь толпы, рассекая их, как циркулярные пилы, выискивая псионические и электро-магнитные излучения самих чипов и нейтрализуя мозги, в которые они были вживлены. Улицы превратились в живодерни, забитые человеческой мякотью и костями, в которых прокладывали туннели опарыши Мясной Мухи. Обезглавленные тела криоборгов и людей были свалены в огромные, истекающие кровью кучи.

Траск услышал, как опарыши приближаются к нему, сопровождая свои перемещения цифровым сигнальным жужжанием.

Пока ад сгущался и пожинал плоды, он натыкался на обломки черных изрытых дырами фосфоресцирующих костей, сохнувших в зловонно-илистых коридорах городского кладбища, когда неоновые опарыши Мясных Мух скользили по человеческим рекам в потоках полуночной кристаллической слизи. Мать в конце концов добилась своего: больше никаких слез, никакой холодной дрожи перед постмодернистской тоской или техно-отчаянием, человеческий род прекращал свое существование, цивилизация высасывалась стерильными нейро-вампирами.

Улицы, заваленные осколками битых стекол…

…призрак снова запечатанный в своей бутылке с атомной сывороткой…

…поблескивающие пластиковые глаза несчастных покинутых маленьких помощников Матери…

…варево из человеческого мусора, с влажным чавканьем стекающее по канализационным стокам, когда векторы виртуальной реальности закрылись, чтобы показать синтетический мир, который был ярко отполирован, наполнен надеждой и населен кладбищенскими крысами. И когда программа Мясная Муха прекратила свое существование и опарыши растворились в кибер-небытии, из которого они были созданы, собственный голос "КиберПространства" закричал в тишине разбитых черепов:

Мать, я один. Совсем один!

Мать!

О, пожалуйста, Мать, помоги мне!

Перевод: Виталий Бусловских

Гибель "Призрака"

"У неё не видно было ни переда, ни зада, ни начала, ни конца,

никаких признаков органов чувств или инстинктов;

это покачивалась на волнах нездешним, бесформенным видением

сама бессмысленная жизнь".

— Герман Мелвилл.

Tim Curran, "The Wreck of the Ghost", 2007

Китов было очень мало. Мы находились к северу от острова Умнак, 56°15′ северной широты и 169°26′ западной долготы. В последние тридцать шесть часов нам совсем не везло. Мы лишь разок встретили крохотный косячок кильки, но ради неё даже не стоило забрасывать сети. А ещё один раз мы заметили на горизонте китовый плавник, но он быстро скрылся под водой. В разгар лета в Беринговом море можно было ожидать большого количества рыб, направляющихся на север, но удача сегодня была не на нашей стороне. У нас в трюме стояло 1200 бочек, из которых только триста были наполнены китовым жиром.

Нигде не было ни намёка ни на гренландского, ни на горбатого.

По крайней мере, живых.

И это, пожалуй, было самым тревожным.

Эти земли богаты добычей, однако за последние восемь часов мы встретили лишь двух гренландских китов, и оба были мертвы. Огромные плавающие туши, похожие на корпуса перевернутых бригов, клевали голодные чайки. В этих водах мёртвые киты не были редкостью. Часто китобои гарпунили их, но животные пытались спастись, пока хватало сил, а потом умирали среди океана. Но на встреченных нами тушах были не следы гарпунов, а жуткие рваные раны, словно от некого чудовища. Огромные куски плоти были вырваны по-живому, бока усеяны линейными разрезами и будто выпиленными прямиком до кости ранами. Второй труп был обглодан от хвоста до носа, блестя на солнце оголённым черепом. Оба, насколько мы могли судить, были огромными молодыми зверями, убитыми неизвестной и необъяснимой силой. Кроме обычного маслянистого пятна вокруг трупов мы заметили большое количество бледной свернувшейся слизи, которая очень походила на спермацет, выжатый из мешка в голове кашалота… хотя и гораздо более вязкий. От него исходил резкий, отвратительный запах, от которого нескольких членов экипажа стошнило за борт. Мне этот запах напомнил кожевенный завод — вонь химикатов и гниющих шкур.

Это сделали не акулы и не касатки — ни у одной из них не было челюстей, способных нанести подобный урон. Всё было очень странно, и ни я, ни другие помощники, ни даже капитан Инглебритцен — суровый старый голландец — не понимали, что произошло.

С другой стороны, мёртвые китообразные — не наша забота. Наше дело — их отлов и убийство.

В семь часов Голландец, как обычно называли нашего капитана, вызвал меня и помощников на квартердек. Седовласый и кучерявый, он смотрел на беспокойное море.

— Что скажешь? — спросил он Клегга, первого помощника.

— Идём по курсу, — ответил Клегг. — С севера на северо-запад. Эти земли богаты, и удача повернётся к нам лицом.

— А ты, дружище? Что скажешь, мистер Холливелл? — обратился Голландец ко мне.

— Да, сэр, я согласен с мистером Клеггом.

Грир, третий помощник, тоже кивнул.

— У нас есть слово "Бакстона", сэр, и меня это вполне устраивает, — добавил Клегг.

Вчера утром мы столкнулись с "Бакстоном", китобоем-янки из Нантакета, возвращавшимся домой с полными бочками. Со слов их старшего помощника, они встретили стаю китов — "таких огромных, что на их спинах можно балы устраивать".

— Да будет так, — кивнул Голландец и бросил на меня настороженный взгляд. — Что по журналу?

К этому времени мы уже успели посчитать скорость судна с помощью троса и песочных часов.

— Двенадцать узлов, сэр.

— Так и держи.

Я присоединился к нашему гарпунщику Швайнигу, стоявшему на баке, чувствуя, как брызги воды бьют мне в лицо. Швайниг был карибским индейцем, как и все наши гарпунщики, и как следствие, человеком очень немногословным. Но когда он повернул ко мне свое татуированное лицо, я сразу понял, что он хочет что-то сказать.

— Выкладывай, — кивнул я.

— Мы видели двух мёртвых китов, разорванных гигантской пастью, — он пожал плечами. — И скоро увидим ещё. Потом по трое, по четверо. Не напоминает тебе след? След, ведущий нас куда-то?

— К земле, друг мой. К земле.

— Да, но к какой земле?

Я не стал расспрашивать Швайнига подробнее, потому что очень часто многое из того, что он говорил, звучало полной бессмыслицей для ушей белого человека, и если он не хотел вдаваться в подробности, никакая сила на земле не могла заставить его сделать это. Я стоял у фальшборта и наблюдал, как острый нос "Призрака" вспарывает брюхо белой пене моря. Небо было ясным, а ветер — свежим.