– То есть они с генератором работают отдельно друг от друга? – переспросил Фонвизин.

– Э, ну, как бы да, – протянул мужичонка, окончательно сбитый с толку тем, что был вынужден объяснять образованному петербуржскому гражданину вещи, на его взгляд, совершенно элементарные. – Могут отдельно, а могут и вместе. Генератор качает энергию в батарею, и вместе они способны работать гораздо дольше, чем врозь. Дольше и… это… слово такое ещё басурманское… Мощнее! – выпалил мужик.

– Всё понятно, – задумчиво произнёс статский советник. – Тебя как зовут?

– Гаврила…

– Вот тебе алтынный на водку. Спасибо тебе, Гаврила, ты нам очень помог.

И отпустив сбитого с толку электрика, Остап Фонвизин вернулся за письменный стол. Его напряжённая поза и хмурое выражение лица говорили о крайней степени задумчивости советника. Он попеременно то нервно чесал верхнюю губу, то принимался перекладывать с места на место канцелярские принадлежности, то с размаху откидывался на спинку кресла и барабанил раскрытой ладонью по подлокотнику.

Юрский, знавший Фонвизина вот уже не первый год, хмуро наблюдал. Ему ещё не случалось видеть друга в таком состоянии, и поэтому профессор серьёзно опасался за его душевное равновесие. Однако непонятной оставалась сама причина столь резкой перемены. В конце концов, сыщики видели недостаточно, чтобы сойти с ума. Все эти глупые россказни про оживших мертвецов могли напугать кого угодно, но только не закоренелого материалиста и скептика Фонвизина. Неужели какая-то история с медью и цинком могла произвести такой ошеломляющий эффект?

Фельдшер не придавал нервному срыву статского советника такого значения, как Юрский: в его понимании Фонвизин всегда был самодуром и напыщенным индюком. Алёхин считал, что скоро петербуржский следователь должен прийти к своему обычному состоянию и непременно съехидничать по поводу «египетской гипотезы».

Отчасти он оказался прав – срыв Фонвизина действительно быстро прошёл. Советник взял себя в руки и взглянул на присутствующих уже осмысленным взглядом. Сложив пухлые руки в замок, он облокотился о стол и тихо произнёс, пристально глядя в глаза Прокофию:

– Господин Алёхин, ваши идеи звучат как полная бессмыслица и чепуха. А ещё совершенно очевидно, что вы сумасшедший, – после этих слов фельдшер фыркнул и надулся. – Но я вынужден признать, что вы гений.

Прокофий Алексеевич даже не сразу сообразил, что только что сказал сыщик. Ещё некоторое время он продолжал испепелять Фонвизина взглядом, а потом вдруг растерялся и, будто бы ища помощи, взглянул на Юрского. Однако и тот решительно ничего не понимал. Видя их замешательство, Фонвизин расхохотался.

– Друзья мои, – хрипло произнёс он, закончив смеяться, – кажется, я сошёл с ума вместе с вами! Нужно ещё кое-что проверить, но чудится мне, что наше преступление в скором времени будет раскрыто! – и не давая коллегам времени опомниться и забросать его вопросами, сыщик затараторил: – Первое, что нам предстоит сделать, – это выяснить, что там за каменный уголь на самом деле разыскивал Штильман. Сдаётся мне, что гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Ещё, – Фонвизин открыл блокнот и быстро заскрипел по нему пером, – нужно навести справки о тех школах, которые были открыты Штильманом, и в особенности об их учениках. Быть может, выпускниках… Кто куда подался, чего и где добился. Так, ещё. Следует всё-таки навестить Волконского, но это позже… Так. Что-то мне не нравится этот Белосельский-Меньшиков, надо бы установить слежку. Вам, Алёхин, будет особенное поручение, – не удержавшись, съехидничал советник. – Вам предстоит поразмыслить ещё над парочкой идей, на первый взгляд совершенно безумных. Заметьте, пожалуйста, я сказал «на первый взгляд». Отпустите свою фантазию, быть может, она снова подскажет нечто занимательное. Гм, полезное. А я на некоторое время уеду из Покровска, мне нужно навести кое-какие справки, – и Фонвизин громко положил блокнот на стол, как бы говоря, что аудиенция окончена.

4

Однажды, в один из тех редких моментов, когда Константин отлучался от работы, он вызвался показать Светлане своё любимое место в лесу, где, по заверениям Ерохина, всегда было вдоволь земляники. Светлана нарядилась в походное платье и долго вертелась перед зеркалом, придирчиво разглядывая себя. Когда она спустилась к кавалеру, Константин привычно отдавал какие-то распоряжения Игорю. Юродивый, казалось, был его душеприказчиком, а вовсе не слугой графа. Мрачная согбенная фигура по-прежнему наводила почти суеверный ужас на Птицыну-младшую. Его готический профиль словно воплотил в себе все пороки человечества. Поймав взгляд девицы, горбач зло прищурился и улыбнулся.

Взглянув на Светлану Васильевну, Ерохин на мгновение замешкался, потом, неловко кашлянув, кивнул Игорю и подал даме локоток.

– Мы ведь отправимся пешком? – с надеждой спросила девушка, опасаясь, что и в этот раз повозкой будет править вездесущий, неразлучный с Константином горбач.

Ерохин расхохотался.

– Не тревожьтесь, Светлана Васильевна, – улыбаясь, произнёс он, – мы ведь идём гулять. И можете быть уверены, никто не посмеет нам мешать.

Однако обещанию Константина не было суждено сбыться.

Они гуляли по лесу. Выдался на редкость светлый и погожий день. Земляничная пора давно минула, и обнажённые деревья сплетались над головой чудовищными сетями, молодой снежок весело искрился в лучах ещё не до конца остывшего солнца. Ветерок, озорно игравший на щеках, чуть-чуть кололся, как маленький ёж, и кружил голову запахами свежести, хвои и утреннего тумана.

В тот день Ерохин был весел как никогда. Остроты и эпиграммы сыпались из его уст целыми вереницами. Многим из тех людей, что успели побывать в доме графа при Светлане, горько досталось. Девушка смеялась так весело и задорно, как не смеялась уже очень давно. И глазки её искрились самой искренней и глубокой нежностью. Она сама не заметила, как начала одаривать человека, которого совсем недавно боялась до полусмерти, взглядом, которого не удостаивался ещё ни один из мужчин. Но во всякой сказке есть свой предвестник бурь.

Этим буревестником оказался несносный приказчик. В один ужасный миг звонкий смех девушки был прерван дробным стуком копыт, и, оглянувшись, Светлана увидала двух всадников. Того, что мчался впереди, она не знала, зато второго не спутала бы ни с кем иным. Полы крылатки развевались на ветру, как крылья демона. Игорь был облачён во всё до такой степени чёрное, что казалось, будто сама ночь несётся на пегой кобыле.

Поравнявшись с девушкой, Игорь косо на неё взглянул и обратился к Константину:

– Барчук, его благородие Белосельский-Меньшиков просил вас незамедлительно прибыть к нему.

– Что так срочно? – Ерохин наградил горбача хмурым взглядом. – Извинись перед графом и скажи, что я прибуду, как только смогу.

– Граф просил незамедлительно, – настаивал противный калека. При этом он выразительно глядел на Ерохина.

– Не могу же я