— А про мужичка того?

— Про мужичка больше ничего не помню. А… ну если только перстень у него на пальце такой, с печаткой. А на печатке череп и перекрещенные кости. Я, когда он мне деньжата протягивал, заметил. А больше ничего.

Эрих вышел на улицу и осмотрелся. У дальнего угла здания, ближе к перекрёстку, дежурила пара кебов.

Краузе наудачу отправился к стоянке, и ему повезло — один из кебменов оказался тем самым, вчерашним, что подвозил их с Эммой до «Утки». Видимо, у него возле кабака была прикормленная точка.

— Вы меня помните? — поинтересовался Эрих, привставая на ступеньку коляски.

Кебмен машинально отклонился на козлах, видимо припомнив, как гражданин не так давно тряс его за грудки.

— Э-э-э, не пугайтесь только, — успокоил его Краузе, протягивая купюру, — вот вам за вчерашний… инцидент.

Кебмен настороженно принял вознаграждение, и взор его слегка потеплел.

— Мне нужны некие подробности, — пояснил Эрих. — Вчера вы сказали, что видели, как даму, с которой мы приехали, вывели из заведения и усадили в экипаж.

— Точно так, — подтвердил кебмен.

— А кто её сопровождал?

— Я плохо рассмотрел, сэр, было темно, а фонарь стоит на другой стороне улицы.

— Я понимаю, но всё же. Мужчину от женщины вы же могли отличить?

— Конечно, сэр!

— Так кто её сопровождал?

— Однозначно мужчина!

— Точно?

— Как на духу.

— А женщину? Такую высокую и худую, в капюшоне, вы не видели? Может, она заходила в кабак раньше?

— Отдельных женщин не припомню, — задумался кебмен. — В основном с кавалерами заходили. Нет, такой точно не видел, в капюшоне.

— Может, вы просто её просмотрели?

Кебмен пожал плечами.

— Но выводил Эмму точно мужчина?

— Эмма — эта та ваша барышня? Да, с мужчиной вышла. Она ещё сама взяла его под руку, пока они шли к экипажу. Я потому и подумал, что они знакомы, и дамочка по своей воле туда следует. А обратил внимание, потому как пришла-то она с вами, а уходит с другим! Я-то надеялся на продолжение поездки.

— А Эмма не называла вам конечный пункт маршрута? Куда мы должны были поехать после «Утки»?

— Увы, нет, сэр. — Кебмен развёл руками. — Вначале мы вас поджидали около получаса, а потом поехали сюда. А дальше вы всё и сами знаете.

Эрих сидел за рабочим столом у себя дома и переливал химические реактивы из одной мензурки в другую.

«Что-то не складывается, — думал он, на глаз определяя мутность полученного соединения. — Почему показания независимых свидетелей так разнятся? Один утверждает, что Эмму увела женщина, а другой — что она шла в сопровождении мужчины? И кто она, эта высокая дама в капюшоне? Я ведь видел её собственными глазами на выставке!

Краузе попытался воспроизвести в памяти образ женщины, но детали ускользали. Он даже отложил мензурки и взял карандаш, чтобы набросать хотя бы приблизительный портрет незнакомки, но у него ничего не вышло. Не всплывало в памяти каких-то особенностей в её облике, за которые можно было зацепиться. Хотя Эрих не сомневался, что, встреться он с дамой в капюшоне ещё раз, непременно её узнает! Только вот как организовать такую встречу?

«Что у нас есть ещё? — подумал он, продолжая сопоставлять добытые сведения. — Получается, что ничего конкретного. Предположительно, какая-то судовая ремонтная мастерская как возможное место преступления. Но таких доков в Амстердаме, стоящем на каналах, не один и не два десятка! Перстень с черепом и костями у заказчика драки в «Голубой утке»? В прошлом пиратский знак и тоже намёк на принадлежность к морскому делу? Очень уж натянуто. Мало ли у кого какие украшения? К тому же этот перстень в любой момент можно снять с пальца».

Эрих тяжко вздохнул и снова пододвинул к себе сосуды.

Глава 10

Не счастье

Пригород Амстердама, наши дни

Ясное сознание приходило к Элис какими-то рывками. Проекция её «личной» палаты как бы проявлялась перед затуманенным взором и снова пропадала, открывая образ ошарашенного Балабанова на кушетке. Из-за этой двойственности Эля впала в прострацию. С организмом происходило тоже не пойми что: девушку начинало то трясти и колбасить, то к горлу подступал гадкий кислый спазм — того и гляди, стошнит.

Потом ей показалось, что её заваливает снежная лавина. Белые холодные камешки сыпались сверху непрерывным потоком, укрывая ноги, а потом и поясницу. Элис беззвучно закричала и начала карабкаться вперёд по склону, стремясь отползти от лавины, грозящей замуровать её заживо. Промелькнуло последнее в трипе видение Гансика. У парня верхняя часть бритой головы почему-то стала прозрачной; Эле отчётливо был виден его мозг с причудливыми линиями извилин. Внутри черепной коробки Балабанова на белёсой субстанции отчётливо выделялись мерцающие буквы, сложенные в словосочетание «не сщастъе».

Эля ещё успела подумать о грамотее, который пишет «несчастье» через «щ», да еще и раздельно!

Когда в палату к Эле зашла делегация из трёх человек, она пыталась изобразить из себя черепаху, которой под нижнюю часть панциря подложили опору, и она бесполезно и смешно перебирает лапами на весу, но не двигается с места. С той только разницей, что Элис хаотично болтала руками и ногами, лёжа на пузе в своей кушетке. Зрелище было ещё то.

Некоторое время вошедшие, застыв соляными столпами, изумлённо наблюдали за энергичными телодвижениями пациентки, которая гребла конечностями, словно хотела уплыть из кровати.

Впрочем, Эля относительно быстро успокоилась. Снежная лавина иссякла, нормальная перспектива палаты «прогрузилась», Балабанов с открытым от опупения ртом и с орфографическими ошибками в голове окончательно сгинул.

Элис вначале перестала двигать ногами, а потом, сделав два последних гребка, как пловец стиля дельфин, «приструнила» и руки. С десяток секунд она лежала на простыне лицом вниз и ничего не говорила. Простыня приятно пахла мятным дезинфицирующим средством.

— Э-э-э… — сказал незнакомый человек в белом халате, накинутом на цивильный костюм. — А что тут происходит?