– Странно, конечно, странно. Бежал, бежал, закричал и – все?

– И все, – кивнула Люда. – Может, ногой за корягу зацепился, упал, головой ударился.

– Может, может, – согласился дядя Володя. – А может, еще кто-то там был? Помог тебе кто-то?

Люда посмотрела на него своими честными глазами и твердо ответила:

– Никого. Одна я была. Кто ж в такое время по лесу бродить станет, да и еще по болоту!

– Анфиска, например, – предположил участковый.

– Детские страшилки, – засмеялась Людочка. – Одна я там была, дядь Володь, совсем одна. Повезло просто!

Глава 3

Директор школы Людмила Александровна Конькова устало сидела в своем кабинете, когда завуч робко постучалась в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошла.

– Людмилсанна, сил моих больше нет!

– Что еще?

– Гришка, негодяй этакий, все нервы вымотал! Умоляю, дайте вы ему эту справку! Пусть идет в ПТУ, пусть уезжает отсюда! Или уеду я!

Гришка был легендой школы. В самом плохом смысле этого слова. С первого класса он не давал никому покоя. Одни неприятности сыпались от этого ребенка, которого ненавидела даже его собственная мать.

– Весь в папашу! – сокрушалась она. – Охламон!

Папаши у Гришки не было. Официального – не было. Биологический родитель, естественно, имелся, да только никто не знал этого “героя”. Мать поднимала Гришку одна, так и не выйдя замуж.

Пацан был бедой всей деревни. Подворовывал в чужих огородах, душил кошек и пинал мелких собак, не давал проходу девчонкам. Учился он из рук вон плохо! Даже оставался пару раз на второй год, но за ум не брался. Зато сначала тайком покуривал за школой, а потом распоясался от безнаказанности и стал курить прямо у крыльца на переменках.

Со временем становилось все хуже и хуже, потому что к концу девятого класса он был на два года старше, гораздо крупнее и не в пример злее своих одноклассников. Ума не набирался, а гормоны бушевали вовсю, поэтому девочки не ходили поодиночке, предпочитая передвигаться стайками.

Пока никто не пострадал, но это был вопрос лишь времени. Людмила Александровна с ужасом ожидала того дня, когда наглый подросток перейдет все границы разумного.

С этим ничего не могли поделать. Ни старенький участковый дядя Володя, ни строгие завучи, ни сама директор. Не было у Гришки авторитетов. И тормозов уже почти не было.

– Ладно, – вздохнула Людмила Александровна. – Получит он свою справку. Только пусть убирается вон и никогда не возвращается! Так ему и передайте.

– Я его к вам отправлю, – быстро закивала завуч. – Вот ему сами и скажете! Вы молодая, сильная, здоровая женщина, а я его боюсь. Кабану семнадцать лет, а он на две головы меня выше, да в два раза шире.

– Хорошо, – согласилась Людмила Александровна и посмотрела на часы. Автобус до города уходил меньше, чем через час, а попасть туда сегодня надо было непременно. Еще и успеть вернуться обратно.

Каждый год в этот день она ездила в город, покупала там самый красивый большой букет из семнадцати белоснежных лилий и бережно везла, пряча в толстой оберточной бумаге. Когда на деревню опускались сумерки, она проскальзывала в лес, туда, где были Анфискины болота, и оставляла цветы на пне, на котором когда-то нашла веночек.

Людмила Александровна все еще была атеисткой, но разве не может атеистка просто принести цветы туда, где она чудом избежала смерти? Отметить свой второй день рождения.

Спустя несколько лет после того происшествия она залезла в архивы, но ничего интересного про болото так и не нашла. Молва ходила, что люди пропадали в топях, но достоверно зарегистрированных случаев, кроме Мишкиного, было всего три. Первый – это тот бедолага, который спьяну заплутал и утонул, когда Людочка была совсем маленькой.

За семнадцать лет до него пропал мужик, даже тело не нашли. Только сапоги торчали в болоте, да куски окровавленной рубахи висели на кусте. Тогда решили, что он сбежал от мобилизации, обставив все, как нападение животных, но искать не стали – не до того было.

Да еще один молодой парень пропал, но непонятно в каком году. Лет за пятнадцать-двадцать до предыдущего, точнее данных не было.

Ужас постепенно отступил, Людочка пережила этот период, благополучно познакомилась с хорошим парнем, родила двоих девочек одну за другой, стала директором школы и забыла тот вечер, как страшный сон.

Лишь белые лилии покупала каждый год, но что в этом такого?

Людмила Александровна быстрым шагом пошла к автобусной станции. За эти семнадцать лет ничего не изменилось – станция была все там же, в пяти километрах от основной части деревни, поэтому женщина спешила. Это расстояние она могла пройти минут за сорок налегке, времени было в обрез.

Крепкие ноги не подвели – Людмила успела.

Обратно она ехала, нежно прижимая укутанный в коричневато-серую бумагу букет из неизменных семнадцати лилий. Какое-то странное предчувствие тревожило женщину. Ожидание чего-то.

Она пока не могла понять, хорошее это чувство или плохое, но, на всякий случай, с вокзала позвонила домой и убедилась, что девочки дома.

– Встретить тебя? – заботливо уточнил муж.

– Нет, останься с девочками. Сама дойду, не маленькая.

Не то чтобы она скрывала от мужа свои ежегодные походы в лес, но с собой никогда не звала. Это было ее время.

Людмила дождалась, пока все разойдутся и тихо побрела знакомым маршрутом по дороге. Она всегда сворачивала в лес там, где Мишка когда-то бросил свой мотоцикл, погнавшись за ней, углублялась в чащу, проходила мимо места, где лежало его безжизненное тело, когда она с участковым явилась туда наутро.

Она недолго смотрела на эту топь, удивляясь, как там можно утонуть – глубина была едва ли по колено, затем удалялась в лес и выходила к деревне. Людмила сидела на пне, вытирала слезинки, оставляла цветы и уходила, не оборачиваясь.

Этот вечер ничем не отличался от всех предыдущих. Дневная жара сменилась вечерним теплом. Стало немного легче дышать.

Людмила Александровна тихо шагала среди деревьев. Здесь она не чувствовала никакого страха. Ноги сами знали, куда идти, чтобы не провалиться в болото. Она медленно дошла за места гибели Мишки, посмотрела на топь.

– Туда тебе и дорога, мразь.

В памяти черно-белым фильмом всплывали кадры того утра, когда она с ужасом в глазах смотрела на его труп, показывала дяде Володе, куда она бежала,