двигатель и замолчала. Я потянулась к ручке двери, но мама осторожно похлопала по моей ноге, чтобы остановить.

Господи, время пришло. Меня охватил ужас. Лицо приняло суровое выражение: я готова была защищаться в случае нагоняя.

Однако мама по-прежнему не говорила ничего важного. Она продолжала болтать обо всем, начиная с прекрасной погоды и заканчивая блюдами, которые планировала приготовить на ужин. Она обсудила со мной все на свете, прежде чем перейти к сути.

Наконец, мама набрала воздуха в легкие.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – начала она.

– Хо-ро-шо, – у меня сердце ушло в пятки.

– Твоя фамилия, Фрейк…

– Так…

– Я хотела поговорить о ней.

Мама начала взволнованно разглаживать руками брюки. Она всегда безупречно одевалась. Когда не была в сестринской униформе – мама работала медсестрой в больнице Бедфорда – она носила юбку или брюки, блузу и кардиган. Волосы длиной до плеч были уложены крупными волнами. В своих массивных очках в синей оправе она была похожа на Дирдри из сериала «Улица Коронации».

– Продолжай.

– Мистер Фрейк, Джин Фрейк, не твой отец.

Я потеряла дар речи.

– Он удочерил тебя, когда тебе было три года, и я вышла за него замуж.

Что? Удочерил? Я побледнела.

– Господи! Я приемная!

– Нет, нет! Это он тебя удочерил. Ты мой ребенок.

Все это не имело никакого смысла. В голове внезапно возникло множество вопросов, в том числе: если Джин не был моим отцом, то кто тогда мой отец? Затем меня стали интересовать другие вещи: Где он? Он англичанин или американец? Как он выглядит? Какого роста? Мы похожи? Где он живет? Почему ты не сказала мне правду раньше?

Я задавала эти вопросы с такой скоростью, что у мамы почти не было времени ответить на них. Она выглядела ошеломленной, словно олень в свете фар.

Она сделала еще один глубокий вдох.

– Твоего настоящего отца звали Альберт Шумах.

– Он немец? – воскликнула я. – Это объясняет мои светлые волосы, высокий рост и…

– Нет, он был американцем, – сказала она и ненадолго замолчала. – Я его любила.

– Так, ясно. Что произошло?

Ее глаза наполнились слезами, пока она рассказывала, что мой биологический отец был своего рода героем войны. Он был летчиком-испытателем в ВВС США, совершившим множество смелых маневров. Однажды маневр не удался.

Ее взгляд был устремлен на горизонт, когда она сказала:

– Он погиб в авиакатастрофе. Я была убита горем.

Она повернула голову и посмотрела на меня.

– Прекрасным результатом этих отношений стала ты, – сказала мама, улыбаясь сквозь слезы.

– У тебя есть его фотографии? – Я вновь потеряла терпение, пытаясь узнать правду. После этого она стала замыкаться.

– Нет.

– Где он родился?

– В Алабаме, – начались односложные ответы.

– У меня есть родственники?

– Мало.

– Как он выглядел?

– Так же, как ты: высокий и светловолосый. Я больше не хочу говорить о нем.

– Но у меня столько вопросов! – взмолилась я.

– Я понимаю, но я не могу ответить на них в полном объеме. Я просто подумала, что тебе следует знать об этом.

Маме явно было очень больно возвращаться в прошлое. Я понимала это по ее глазам. Меня словно разорвало на куски. У меня было множество вопросов, оставшихся без ответов, которые могли положить конец моему ощущению потерянности. Правда, в то же время я не хотела причинять маме боль, открывая старые раны. Мы часто ссорились, но я очень ее любила и хотела защитить. Мне было всего 13, и я еще не умела справляться с такими эмоциональными ударами, поэтому поступила как обычно: спрятала чувства подальше и оставила их там.

По дороге домой мы не болтали. Тишина была оглушительной. Мысли плавали у меня в голове. Я пришла к выводу, что мама, должно быть, была замужем за моим биологическим отцом, а после его смерти вышла замуж за Джина Фрейка. Когда их отношения испортились, она развелась с ним и вернулась в Англию, где затем познакомилась с моим отчимом.

Как только мы вернулись домой, я выскочила из машины и побежала в свою комнату. Мне казалось, что меня сейчас разорвет от эмоций, но я не могла позволить этому случиться при маме, потому что она и так была на грани. Я легла на кровать. Мое сердце бешено билось из-за гнева и горя. Я ненавидела маму за то, что из-за нее я всю жизнь считала, будто Фрейк мой отец. Он ни разу не написал мне и не попытался связаться со мной с тех пор, как мы уехали из США, следовательно, он меня не любил. Мне казалось, что я недостойна любви. А еще я скорбела о погибшем отце, с которым мне не суждено было встретиться.

Я схватила Венди, плюшевую панду, и уткнулась лицом в ее черно-белый мех. Прежде чем уйти в себя, мама сказала, что это отец решил назвать меня Ванессой и что это он подарил мне Венди в день, когда я родилась.

Внезапно нараставшая боль вышла на поверхность. Шлюзы открылись, и я уже не могла остановить рыдания. Казалось, я целую вечность лежала на кровати, сжимая плюшевую панду – единственную вещь, оставшуюся у меня от отца.

«Как она может сталкиваться с такой жестокостью каждый день? – наверняка думаете вы. – Зачем она стала работать в тюремной системе?» Полагаю, все началось после того, как мама рассказала мне об отце. Под словом «началось» я подразумеваю то, что в тот момент я научилась преодолевать боль. Блокировать, чтобы защититься от нее. Мысль о том, что я вообще ничего не знаю о настоящем отце, причиняла мне сильнейшую боль. Она пожирала меня изнутри, словно насекомое. Я не могла и дальше думать об этом, об отце, поэтому стерла из разума все воспоминания о прошлом. Для меня отца просто больше не существовало. Это похоже на мое отношение к заключенным, с которыми я позднее стала работать.

Если они были грубыми или агрессивными, я стирала их слова из памяти. Как с гуся вода, как говорится. Это звучит банально, но я стала как титан.

Я немного рассказала вам о детстве, чтобы вы лучше поняли, почему моя жизнь сложилась именно так.

Почему я заполнила заявку на работу в тюрьме, когда мне было 22 года? Честно говоря, я не знала, чем еще мне заняться. До этого я работала с животными – точнее говоря, доила коров.

Я окончила сельскохозяйственный факультет Каннингтонского колледжа в Сомерсете и работала дояркой на молочных фермах в сельской местности, пока не случился кризис квот на молоко. ЕС ввел новый закон, согласно которому фермеров, производивших больше молока, чем нужно, штрафовали. Как вы понимаете, фермам пришлось сократить численность персонала, и первыми ушли временные работники, такие, как я, которых изначально приняли, чтобы справляться с большим объемом работы. Лишившись места, я была вынуждена подумать о карьере в другой сфере.

Я бы с огромным удовольствием продолжила работать с животными, но у меня не получилось бы стать ветеринаром.