Я хорошо помню, как он склонился над моим столом и зашипел, когда я сказала ему, что он либо меняет поведение, либо отправляется в тюрьму вдали от Лондона.

– Не знаю, кем вы себя возомнили! – завопил он своим пафосным голосом.

– Шаг назад! – предупредила я.

Он не сдвинулся с места.

– Шаг назад! Сейчас же!

– Да кто вы такая, чтобы указывать мне!

Он был невысоким, около 165 сантиметров, и я была уверена, что он пытается компенсировать свой рост. В итоге Джеймс сделал шаг назад. Он понял, что разговора со мной не будет, пока он этого не сделает.

– Отвечаю на ваш вопрос: я старшая надзирательница корпуса, и, как я уже сказала, вы обязаны работать. В противном случае вы будете переведены в другую тюрьму. Именно так сейчас обстоят дела.

Разумеется, я сообщила ему эту новость сдержанно и спокойно.

Он закатил глаза.

– Вы не можете меня перевести.

Угрозы перевода в другую тюрьму часто оказывалось достаточно, чтобы заставить заключенных соблюдать правила. Почему? Потому что в результате перевода они часто оказывались вдали от семьи, друзей и адвоката – всех, кто их еще поддерживал. Так они становились еще более изолированными.

Я точно знала, что Джеймсу важно видеть своих детей, потому что он неоднократно пытался связаться с ними, но безуспешно по юридическим причинам. Семья его покойной жены должна была воспитывать их до тех пор, пока им не исполнится 18 лет и они не примут самостоятельное решение о встречах с отцом.

– К сожалению, это ваша первая ошибка. Я могу это сделать и сделаю, если вы и дальше не будете работать. – Я звучала как заевшая пластинка. Ранее мы много раз говорили на эту тему.

Он тем временем звучал как пятилетний ребенок:

– Я не обязан работать. Вы не можете меня заставить.

– Мне и не нужно вас заставлять. Если вы не будете следовать правилам этой тюрьмы, вас переведут в другую.

Джеймс пристально смотрел на меня.

– Мне больше нечего вам сказать. У вас есть 24 часа. Либо вы начинаете работать, либо вас переводят.

Я полагала, что страх оказаться вдали от детей заставит Джеймса изменить позицию, но чувство собственной важности в итоге взяло верх. После суток обид он сказал мне, что ничего не будет делать, поэтому я позвонила и договорилась о его переводе из Уормвуд-Скрабс.

Отсутствие сочувствия в той степени, в которой оно было у Джеймса, является распространенным среди приговоренных к пожизненному заключению. Это одна из причин, по которым люди убивают. Они ничего не чувствуют, и они оторваны от боли, причиняемой другому человеку. Это отсутствие сочувствия распространяется на всех живых существ.

Сколько раз вы читали о серийных убийцах, которые в детстве любили отрывать лапки паукам, препарировать мертвых птиц или сбрасывать котят с большой высоты? Это нездоровые увлечения.

Как вы теперь знаете, я люблю животных, поэтому такой уровень жестокости разбивает мне сердце и приводит меня в ярость.

Карла Джонсона не так давно перевели в Уормвуд-Скрабс из тюрьмы Брикстон. Он отбывал наказание за изнасилование и убийство партнерши и был одним из нескольких сексуальных преступников, переведенных в корпус Д. Он привез с собой своего попугайчика, который, по всей вероятности, появился у него не так давно. Это была очаровательная желто-зеленая птичка.

Мои первые впечатления о Карле – это отсутствие особых впечатлений. Он не был болтливым или противным. Карл оказался одним из тех, кого обычно упускают из виду и кто остается на заднем плане.

В «час общения» меня некоторое время не было на рабочем месте, так как я разговаривала с одним из надзирателей корпуса. Вернувшись в кабинет, почувствовала, как под ногами что-то хрустнуло. Опустив глаза, я увидела скомканный лист белой бумаги. Мы часто получали записки от заключенных. Например, осужденный мог попросить ускорить его встречу с членом семьи («Начальница, пожалуйста, решите проблему с моим свиданием»). В тот день меня ждала другая записка.

Почерк было сложно разобрать, но мне это в итоге удалось: «Начальница, узнайте, что с попугайчиком Джонсона, пожалуйста».

«Это странно», – подумала я и нахмурилась.

Карл никогда не проявлял особой любви к своему попугайчику. В отличие от других заключенных, он не делал ему игрушек, не гулял с ним по корпусу и не ласкал его, поэтому я сразу и не обратила внимания, что его нет. Кроме того, в мои обязанности не входила ежедневная проверка камер.

Держа записку в руках, я забеспокоилась. Что-то было не так. Без дальнейших промедлений приступила к делу.

– Приведите Карла Джонсона к старшей надзирательнице, – распорядилась я.

Он был у меня в дверях уже через несколько минут.

– Вы хотели меня видеть? – спросил он, встав в проходе.

Карл выглядел злым. У него были жесткие холодные глаза. Он явно участвовал в драках: на щеке были шрамы, а нос когда-то было сломан. На обоих предплечьях – рукава из татуировок.

– Да, входите.

Карл подкрался к моему столу. Он держал руки глубоко в карманах и сутулился.

– Я давно не видела вас с попугайчиком, – перешла я сразу к делу. – Куда он пропал?

Заключенным не разрешалось передавать кому-то своих питомцев, если они им надоедали. За попугайчиков нужно было нести ответственность. Им предоставляли птиц с таким условием.

– Он умер, – сказал он, покашливая.

– Умер?

– Да.

Никаких эмоций.

– И где же он сейчас?

– Я смыл его в унитаз.

У меня волосы встали дыбом.

– Правда? Какой прекрасный поступок! – естественно, это был сарказм. – Зачем вы это сделали? Если не говорить о том, что вы чуть не засорили нашу канализационную систему, зачем вы совершили настолько бессердечный поступок?

– А вам какое до этого дело? – выпалил он.

Я не пошла на конфронтацию.

– Что с ним случилось?

– Это был несчастный случай.

У меня мурашки побежали по спине.

– Что вы имеете в виду?

– На полу были кусочки клейкой массы, попугай наступил на них и прилип.

Я резко подняла бровь.

– Все действительно было так?

– Затем он начал терять перья.

– Правда? – спросила я, подняв вторую бровь.

– После этого он просто умер.

– Вот как? – меня затошнило от его вранья. – Вы сами это сделали, не так ли? Вырвали его перья! Это вы его убили, да?

Он посмотрел на меня и пожал плечами. Никаких угрызений совести. Никаких чувств. За его холодным взглядом не было ничего.

На мгновение я позволила своему гневу повиснуть в воздухе. Карла, похоже, ничего не смущало.

– Я поверить не могу, что для вас допустимо такое поведение с беззащитным существом, особенно тем, которому и так не повезло оказаться в одной камере с вами.

– И что, если это так? – резко ответил он.

Я сощурилась.

– Убирайтесь!

Во мне кипела кровь, пока я наблюдала, как он плетется в свою камеру.

Меня тошнило. Действительно чуть не вырвало. Мне было невыносимо думать о том, что пришлось пережить несчастной птичке. Я лишь надеялась, что она умерла быстро.

Не у всех приговоренных к пожизненному заключению отсутствовала эмпатия. Не все они совершили хладнокровное убийство. Заключенные, которым было позволено завести попугайчика,