Шрифт:
Закладка:
Тем не менее, когда она окончательно угнездилась на нем, Гэвин уже знал – даже без рук, даже в темноте, – что это не Марыся. По мере того, как он выходил из сонного оцепенения, это становилось все более очевидно. Он знал тело Марыси, знал, как она двигается, знал запах ее выделений и ее духов, и это было не…
«Эти духи!»
Его ночная искусительница принялась ритмично двигать бедрами, а Гэвин лежал, поглощенный двумя соперничающими зельями: наслаждением и воспоминанием. Каррис почти никогда не пользовалась духами. Может быть, раз в году, и то лишь тогда, когда не могла этого избежать. Например, на балу люкслордов – в тот раз она надушилась. Этими самыми духами.
«Орхолам всемилостивый! Так вот как она проникла в комнату! Вообще-то гвардейцы не должны никого пускать, но Каррис они не стали бы останавливать. Особенно после того, как я рассказал им, что… Уфф!»
От одной мысли о том, что эта женщина – Каррис, Гэвин ощутил себя полностью проснувшимся. Воспламененным. Его партнерша действовала немного неловко, словно не очень хорошо знала, что нужно делать. Еще бы: насколько он знал, у Каррис за всю ее жизнь было только два любовника, и оба лишь на короткое время. Ей неоткуда было набраться опыта. Хотя обычно ее движения все же были более скоординированными, чем сейчас… Гэвин сжал руками ее мягкие бедра, помогая и направляя ее.
«Каррис! Надо же, спустя шестнадцать…»
Мягкие бедра? У Каррис? Нет, конечно, женщина может быть невероятно тренированной и все же сохранить на бедрах немного мягких тканей, но…
Она стонала уже в полную силу, так что ее голос почти полностью заглушал звуки голосов за дверью. Гэвин убрал руки с ее бедер, но она лишь прижалась к нему еще сильнее.
Дверь отворилась, и в комнату вошла женщина с лампой в руках.
– Прошу меня простить, капитан! – послышался голос одного из братьев Грейлингов. – Я в самом деле считаю, что вам…
В свете лампы Гэвин увидел, что в ногах его кровати стоит Каррис. Его ночная посетительница, оставшаяся в тени, еще несколько долгих мгновений продолжала неторопливо и сладострастно елозить по нему бедрами, прежде чем предпочла заметить, что в комнате есть кто-то еще.
Каррис дернула за рычаг, открывавший стенные панели с яркой водой, затопив комнату светом.
Еще секунду Гэвин не видел ничего: свет ослепил его. Потом, когда его глаза приспособились, он наконец увидел, кем была сидевшая на нем сверху женщина: Ана Джорвис, студентка из сверхфиолетового класса. Маленькая искусительница, уже когда-то пытавшаяся обманом проникнуть к нему в постель.
– Я бы попросила! – воскликнула Ана, бросив взгляд через плечо.
Она не стеснялась своей наготы – ни перед Каррис, ни перед молодыми гвардейцами. Ее не смущало, что ее застали в процессе соития, – она чуть ли не гордилась этим, надменная, вызывающая.
Однако Гэвину сейчас было не до нее. Он не сводил глаз с Каррис, которая стояла с помертвевшим лицом. Ее волосы спускались на плечи – не просто распущенные, но тщательно расчесанные и завитые. Румяна на щеках были единственным, что оживляло мертвенную бледность ее лица. Ее губы тоже были накрашены. Это у Каррис-то, которая никогда не пользовалась косметикой! На ней была тонкая сорочка, которой Гэвин никогда прежде не видел, и когда Каррис подняла руку с лампой, в распахнувшемся вырезе Гэвин увидел кружево.
Кружевная сорочка. У Каррис. Посреди ночи. В его спальне. Неужели она собиралась…
– Я что, непонятно выразилась? – произнесла Ана. – Мы с моим господином заняты!
Она взяла безвольную руку Гэвина, лежавшую на ее бедре, и прижала к своей пышной груди. Груди, которую прежде не позволяла ему трогать – иначе Гэвин сразу бы понял, что она не та, за кого себя выдает.
Каррис бросилась к двери.
С проклятием отшвырнув Ану в сторону, Гэвин ринулся следом мимо своих остолбеневших телохранителей.
– Каррис!
Едва успев выбежать в коридор, он услышал звук бьющегося стекла и увидел, что убегающая Каррис в спешке выронила лампу. Резервуар разбился, масло разлилось по полу. Гэвин остановился.
Все еще горевший фитиль медленно, медленно поник, коснувшись поверхности лужи, и прежде, чем Гэвин успел извлечь люксин, коридор был объят пламенем. Спустя несколько секунд Гэвин сбил огненные языки полотнищами желтого люксина, но, когда ему наконец удалось прорваться, Каррис уже вскочила в лифт.
Подбежав к шахте, Гэвин нагнулся над ней, не обращая внимания на охранявших его гвардейцев. Каррис остановилась на уровень ниже: казармы Черной гвардии.
– Господин! – вскричала одна из гвардеек, Самита.
– Даже не пытайся…
Она подняла обе руки вверх в знак своих мирных намерений, потом сняла с себя плащ и бросила ему, чтобы он прикрыл наготу.
– Желаю удачи, сэр!
Обвязав плащ вокруг пояса, Гэвин прыгнул в шахту лифта. Уровнем ниже он выскочил наружу и ринулся в женское крыло гвардейских казарм. Дверь была заперта.
– Каррис! – крикнул он.
Но когда он приблизился, дюжина Черных гвардейцев, большинство лишь наполовину одетые, преградили ему путь, выстроившись перед дверью ровной стенкой.
– Достаточно, мой господин, – мягко произнес Дрожащий Кулак.
Он был одним из тех, кто не успел одеться, и хоть и уступал своему брату размерами, было очевидно, что он все же значительно крупнее Гэвина. Мощные грудные мышцы, плечи шириной едва ли не с Врата Вечной ночи…
– Прочь с дороги! – крикнул Гэвин.
Гвардейцы молчали, не двигаясь с места.
– Черт бы вас подрал! Вы меня не остановите!
– С трудом, но остановим, – отозвался Дрожащий Кулак. – Прошу вас, сэр, уходите. Уходите, пока вы не покрыли своих преданных слуг еще большим позором, чем это уже случилось. У нас в отряде новые люди, они могут неправильно понять.
Взревев от бессильной ярости, Гэвин бросился прочь.
Подъема на один уровень было недостаточно, чтобы охладить его гнев. Его молодые телохранители, по-прежнему объятые ужасом, не сводили с него потрясенных взглядов, но молча позволили ему прошагать мимо себя обратно в комнату.
Ана должна бы была встречать его на коленях, рыдая и умоляя о прощении. Вместо этого она стояла в рассчитанно-соблазнительной позе, которую Гэвин моментально узнал: прообразом была известная скульптура под названием «Дар Девы». Девушка даже накинула на себя тонкую шелковую сорочку, аналогичную той, что была на статуе. Она стояла к нему вполоборота, элегантно изогнувшись, с ниспадающими на одно плечо волосами, показывая краешек одной груди. Поза была настолько откровенно постановочной, что Гэвин расхохотался бы, не будь он так разъярен. Однако сейчас ее жеманство лишь подлило масла в огонь.
– Мой господин, – проговорила Ана, – не желаете ли продолжить? Я приготовила для вас столько наслаждений…
Самообладание Гэвина держалось на волоске. Прикрыв глаза, он скрипнул зубами и проговорил:
– Ты хоть понимаешь, что ты… Я думал… я принял тебя за нее!
– Что?! Меня – за Каррис? Да она же вся накачанная и страшная! И по возрасту мне в матери годится. Ну то есть для спарринга она, наверное, то что надо, но как любовница? Все равно что трахаться с пыльным мешком! Эта старая швабра…
