тебя из своего сердца. Прошу тебя, дитя, прости его – и меня тоже прости! Излагая эту историю письменно, я отдаю свою семью в твои руки. Ты сможешь уничтожить Дазена, если пожелаешь, – это письмо послужит тебе свидетельством. Никому другому я не дала бы такой власти над моим сыном, но я не вижу иного выхода. Жалею лишь о том, что мне не предоставилось возможности сказать все это тебе лично, и что я не смогла добиться большего успеха в вашем примирении, и еще – что не смогу увидеть своих внуков до того, как умру.

Да осияет тебя свет Орхолама, дорогая Каррис! Со всей сердечностью,

Фелия Гайл».

В состоянии оцепенения Каррис перечитала письмо еще раз, поражаясь собственной глупости. Как она вообще могла поддаться на такую нелепую ложь? Чтобы Дазен в ту ночь, когда они договорились бежать, проник в их фамильный особняк и запер все двери цепями, а потом устроил пожар? Или что он привел с собой дюжину человек для выполнения этой задачи – при том, что этих людей больше никто не видел и не упоминал после того, как Гэвин отправил за своим братом армию? Нет уж, эта версия выглядела гораздо более достоверной! Почему еще ее отцу могло понадобиться в эту самую ночь удалить Каррис из города? Да потому что он знал о засаде, которую готовили его сыновья! Возможно, сам и помогал им готовить этот план!

А потом, когда их план провалился, ее отец с радостью воспользовался возможностью покрыть вину своих сыновей в том, что случилось в особняке, – и сделал это при содействии Андросса Гайла, поскольку это сплотило другие знатные семейства вокруг Андроссова любимчика Гэвина. Это действительно был заговор, только не в том смысле, как всегда полагала Каррис.

И когда зазвучали барабаны войны, Каррис, тогда еще молодая и слабая, попросту поверила в то, что старшим известны какие-то подробности, неизвестные ей. Подробности, делавшие войну неизбежной, а вину Дазена – неоспоримой.

С тех самых пор она тщетно пыталась свести воедино двух Гэвинов, с которыми она имела дело: одного, который обручился с ней, а потом цинично использовал и вышвырнул вон, словно мусор, и другого, более позднего, который разорвал их помолвку и разбил ей сердце, но всегда обращался с ней по-доброму. Необъяснимость этого сводила ее с ума. Если бы Гэвин был просто жестоким мерзавцем, она списала бы свою увлеченность на глупость молоденькой девушки, соблазненной его симпатичным лицом, обаянием и властью. Но абсолютная противоречивость отдельных частей его характера терзала ее все это время, не давая роздыха.

И теперь, вместо ливня слез из-за собственной легковерности и потерянных впустую лет, эти жестокие откровения вызвали у Каррис лишь чувство облегчения. Примирения.

Она взяла листки письма и по очереди поднесла к свече. Вспыхнув, каждый листок мгновенно превратился в пепел. Каррис широко улыбнулась: огненная бумага! Как бы ни доверяла ей леди Гайл, она позаботилась о том, чтобы письмо было легко уничтожить.

Дазен ее любит! Всегда любил! И он скрывает ужасные тайны – в одиночку. Его уважение, его любовь к Каррис заставляли его не отпускать ее от себя, хотя это усложняло ему тысячи задач. Если бы он захотел, то с легкостью мог бы добиться, чтобы ее вообще выгнали из Черной гвардии. Или бросили в тюрьму. Но он никогда не выбирал легкие пути, по крайней мере в том, что касалось ее.

Каррис встала – уже шестнадцать лет ее тело не было таким легким! – и прошла к двери. Самита стояла снаружи, поджидая ее. Она держала руки за спиной, словно что-то пряча.

– Леди Гайл сказала, что после того как ты прочтешь ее письмо, тебе понадобится как следует вооружиться, либо в одном, либо в другом смысле.

Она вытянула руки вперед. В одной был большой старинный пистолет, в другой – невероятной красоты кружевная сорочка и корсет с короткими ребрами в пару к ней. Для Черной гвардейки такое белье должно было стоить годового жалованья.

– Итак, что ты выберешь?

Каррис встала, открыв рот. Ай да леди Гайл! Какой позор! И Самита должна была хранить это где-то у себя в казарме, во имя Орхолама!

– Кто сегодня дежурит у Призмы?

– Кажется, кто-то из новеньких.

– Отлично!

Каррис широко улыбнулась.

– Каррис, что ты… – начала Самита.

– Ты так и будешь стоять или поможешь мне причесаться?

Глава 78

Торопливым шепотом Марыся изложила ему все, что произошло. Ее доклад поверг Гэвина в ужас. Грудь сжалась от давно знакомого чувства паники.

Вначале шли новости из всех сатрапий. Двенадцать морских демонов, плывя тремя аккуратными рядами по четыре, сделали пять кругов вокруг Аборнеи, прежде чем исчезнуть в морской пучине. Озеро Кратер, что возле Келфинга, покрылось слоем льда, хотя для этого было слишком тепло. Рассказывали о стаях диких козлов в тысячу голов, выстроившихся ровными шеренгами. Поэты теряли дар речи. Музыканты исписывали по сотне нотных листов в день, забывая о еде, питье и сне, пока не падали без сил. Галерные рабы умирали за веслами, потому что продолжали грести, боясь выбиться из общего ритма. Капитаны, вместо того чтобы вести корабль, наблюдали за созвездиями, и их суда разбивались о скалы. Матери занимались повседневными делами, не обращая внимания на своих хнычущих младенцев до тех пор, пока все задачи не были выполнены.

Была определенная ирония в порядке, вышедшем из-под контроля, но мертвые бы ее не оценили. И это было еще не самое худшее.

Сигнал тревоги в синей камере не сработал. Она не знала о том, что Дазену удалось выбраться. Когда в последний раз Гэвин проверял этот механизм? Год назад? Полтора года?

На третий год Дазенова заключения Гэвин, в надежде облегчить свои ужасные кошмары, встроил в камеры системы оповещения – по крайней мере, он считал их таковыми. Если бы Дазен взломал любую из камер, само это действие должно было активировать наверху шахты светящийся предупредительный сигнал тревоги.

Либо Марысю переманили. Но нет, потрясение на ее лице было неподдельным, – либо механизм Гэвина не сработал.

Если шахты не сменились, к этому моменту Дазен должен был уже погибнуть от голода. Гэвин сделал так, что если бы Дазен попытался швырять люксин вверх вдоль отверстия, это бы тоже привело к смене шахт – но, если один механизм не сработал, могли подвести и другие. Проклятье! Он не рассчитал, что они не будут вечными. Люксин со временем распадается даже в темноте, а ведь все элементы темниц были сделаны им из люксина.

«Но если он мертв, я должен был это почувствовать, разве не так? Когда погиб Севастиан, я сразу понял, что что-то не так. Конечно же…»

Лифт, содрогнувшись, остановился, проехав всего лишь пару уровней. Не так много людей имело ключи, чтобы остановить лифт Призмы.

Это был Гринвуди, с его тонкой неприятной усмешкой. Явно довольный, что может прервать его спуск. Не говоря ни слова, раб протянул руку, и Гэвин взял у него записку. Он заранее знал, что там будет написано:

«Сын, приди в мои покои. Это не просьба».

Ну да, примерно этого он и ожидал. Сперва в его комнате оказались