Гэвин окинул его насмешливым взглядом.

– Последние четыре месяца я путешествовал вместе с женщиной, которую нахожу невероятно соблазнительной, но которая никогда не сможет мне принадлежать. Так что нет, боюсь, в том деле, для которого мне нужна моя комнатная рабыня, я вряд ли стану просить вашей помощи.

Гилл засмеялся. До младшего дошло не сразу.

– В смысле, вы имеете в виду капитана гвардии Кар… Ай! – вскрикнул он, потому что Гилл врезал ему по икре ноги тупым концом своего копья.

Гэвин Грейлинг бросил на брата обиженный взгляд, потом вдруг смутился:

– Ой… Гм… Ага… Прошу прощения, сэр! Хотите, чтобы один из нас вызвал ее к вам, сэр? Ее – в смысле вашу комнатную рабыню, сэр, а не капитана гвардии… Хотя, конечно… Гм…

Несмотря на то что парнишка сам предложил свои услуги, Гэвин понимал, что не должен использовать Черных гвардейцев как своих посыльных. Очень может быть, что у ребят потом будут неприятности из-за того, что они вызвались для такой задачи. Нет уж. Он потратил какое-то время на разговор с ними, чтобы достичь некоторого взаимопонимания и убедиться, что они не убийцы; он не станет рисковать этим взаимопониманием лишь из-за своих истосковавшихся чресел.

Однако он был очень близок к этому… Гэвин тряхнул головой.

Дождавшись, пока за гвардейцами закрылась дверь, он прошаркал к висевшей на стене картине. Сил почти не оставалось, в груди набухал комок отчаяния. Он пристально поглядел на картину, исследовал скрытые петли, но не увидел никаких следов взлома. А вот раму стоило бы покрасить заново: с одного края она была заметно вытерта его пальцами, это необходимо скрыть.

Гэвин потянул за раму, открывая потайную дверь. Панель, накрывавшая емкость с жидким желтым люксином, выглядела нетронутой – она оставалась инертной, пока сигнал тревоги не впрыснет под нее воздух, заставив люксин слабо светиться. Но сигнал не сработал.

Гэвин извлек сверхфиолетовый и потянулся им глубже, внутрь панели из адского камня. Он ощутил прикосновение тонких волосков, которые оставил там, – настолько тонких, что они бы порвались от легчайшего касания, сообщая ему о том, что сюда кто-то лазил. Гэвин обшарил весь механизм: он оставался нетронутым.

На одно безумное мгновение он решил, что все это могло быть ошибкой. «Дазен по-прежнему в синей темнице! Ничего страшного не произошло! Ты просто запаниковал из-за того, что потерял синий. Из-за того, что тебе приснился кошмар, в котором Дазен бежал. Но ведь разве не этого ты боялся шестнадцать лет? Что удивительного, что ты видишь подобные сны, да еще после того, как потерял синий?»

Правда, Третий Глаз тоже сказала, что его брат вырвался из синей темницы. Но гадалки часто ошибаются, не правда ли?

«Обычные гадалки – да. Но не она».

Гэвин потянулся еще дальше вглубь шахты.

Канал переключился! Канал переключился на зеленый!

Так значит, Дазен действительно выбрался из синей тюрьмы, но после этого застрял в зеленой. Синий сигнал тревоги не сработал, но в конце концов Дазен все же получил еду. Ему, сидящему в зеленой темнице, поступал синий хлеб – но он не смог выбраться наружу. Либо зеленый сделал его слишком диким и он не мог мыслить достаточно ясно, либо синий хлеб в зеленом освещении оказался слишком близким по спектральному оттенку, чтобы Дазен смог извлечь из него пригодный люксин. Его брат был в зеленой темнице, и он был жив.

Дазена никогда не следовало списывать со счетов, но это была не катастрофа. Пока что.

Огромная тяжесть, давившая Гэвину на плечи, не то чтобы свалилась, но переместилась в более комфортную позицию. По крайней мере эта чрезвычайная ситуация могла подождать до утра. Он не был готов встречаться с Дазеном после всего, что случилось в этот день. Нет уж, сперва он отдохнет, соберется с мыслями, а с братом встретится потом. Завтра.

Гэвин подошел к столу, взял сложенные мерцающие плащи и шкатулку с картами и убрал в стенной шкаф. Еще одна задача, которую придется решать завтра. Всегда найдутся новые задачи, которые приходится откладывать на следующий день.

Он прошел к кровати, на ходу стаскивая с себя одежду. Швырнул куда попало, охваченный внезапным раздражением. «Куда подевалась Марыся, чтоб ее? Для чего, черт подери, вообще нужна комнатная рабыня, если не для того, чтобы я мог время от времени пользоваться ее обществом? Расписание на завтра может и подождать. Хочу, чтобы она была здесь!»

Гэвин выругался, чувствуя, что ведет себя как капризный самодур.

Говоря по правде, он злился главным образом на Каррис – на ее треклятое упрямство. Кроме того, он соскучился по Марысе, и не только из-за ее неподражаемого искусства в постели. Ему просто не хотелось сегодня спать в одиночестве. Ему хотелось обнять ее, ощутить мягкие уютные изгибы ее тела. Проснуться среди ночи, снова обнять ее и заснуть обратно. А наутро взять ее с собой в ванную, чтобы она потом расчесала ему волосы, умастила тело ароматными маслами, одела его и отправила дальше покорять мир с ясной головой…

Вместо этого она шлялась непонятно где, делая то, что она делала, когда не прислуживала ему.

Гэвин понимал, что несправедлив к ней: чаще всего Марыся продолжала ему служить, даже находясь вне этой комнаты. Он забрался под одеяло и еще несколько секунд предавался угрюмым размышлениям, прежде чем заснуть.

Должно быть, посреди ночи Гэвину стало жарко и он сбросил с себя одеяло, потому что неожиданно он обнаружил, что мерзнет. С головой, окутанной сном, он протянул руку, чтобы натянуть одеяло обратно, и в этот момент ощутил на своем бедре касание длинных волос, а потом поцелуй. Она взяла его руки и прижала к бокам тела, давая понять, чтобы он не вмешивался.

«Ох, Марыся! Если бы можно было влюбиться в рабыню…»

Она ублажала его так же, как делала все остальное: оперативно и качественно. Ей уже приходилось делать это прежде, когда он возвращался из поездок, а ее не оказывалось дома, чтобы его встретить, или просто когда она чувствовала, что он изголодался по утехам плоти. В таких случаях она будила его, ласково и быстро, и затем так же быстро доводила до оргазма. Это было похоже на работу походного повара: она удовлетворяла его голод как можно скорее, стараясь как можно меньше помешать текущей задаче – в данном случае сну. Забавная женщина, но Гэвин не променял бы ее ни на что в мире.

С поразительной быстротой добившись его возбуждения, Марыся взгромоздилась поверх его лежащего тела. Он потянулся к ее груди, но она поймала его руки и отвела за голову. Бывали месяцы, когда груди Марыси становились настолько нежными, что ей было неприятно, когда Гэвин даже прикасался к ним. Конечно, она позволила бы, если бы он настоял, – ее работа состояла в том, чтобы доставлять ему удовольствие, – но сегодня ночью Гэвин не желал настаивать, ведь она отнеслась к нему с такой заботой.

Она тихо простонала, понемногу опускаясь на него, и мысли Гэвина смешались от получаемого удовольствия, но он все же