К Иблису тем временем подскочил мальчишка, которого Гленн лично за шкирку приволок некоторое время назад во дворец. Спутать его с вахши по незнанию было легче лёгкого, но парень имел половиной крови ифритскую – сынок какой-то из нимфочек Белета, который в силу абсолютного неумения драться пошёл выцарапывать билет в жизнь не на арене, а в пажах. Как и от всех полукровок, привычного серного запаха от него не было, а рожки были малы достаточно, чтобы припрятать их волосами.

Краем уха слушая, о чём говорил ифритёнок, Гленн выцепил для себя нужный пласт информации, давший ответ на один из насущных вопросов: Владыка был в столице. Перекрыл её от возможности проложить переход напрямую в коридоры дворца. Значит, и первый тави был там же, оставшийся для обеспечения безопасности высших чинов.

Позади раздался треск и ругань Иблиса.

Вынужденный обернуться, наёмник увидел, как властитель огненных земель с ворчанием смахнул с правой руки сизые сполохи.

– Империя считает вас деревней, а вы их – слишком тупыми,– не удержался от короткой язвы Гленн.

Иблис хмуро глянул на него исподлобья.

– Я такого никогда не говорил.

– Помилуй – я видел, с какой снисходительностью ты смотришь на Владыку. Так только матушки в Доме брошенных на уродцев глядят.

Такое замечание Князя почти оскорбило. Почти – потому что долго маски расстроенной такими словами невинности он не выдержал и сделал вид, что содержимое кубка интереснее.

– Покров не даёт проложить переход извне,– наконец, задумчиво произнёс ифрит.– Но ведь всегда можно просто открыть ворота. Видишь, я ведь забочусь о том, чтобы поменьше обычных людей пострадало.

Смешно – чем старше были эти существа, тем меньше становилась их «забота». Это не было претензией из какой-то внутренней вредности: Гленн знал такое по себе.

Годы шли, и вещи, понимаемые молодняком, как что-то жуткое и неправомерное, теряли краски и вкус так же, как всё остальное. Такое было хорошо, если бы до сих пор существовали Церберы – им-то как раз и следовало как можно меньше беспокоиться о чувствах окружающих и том, что в убегающего от тебя изменника родины нужно кинуть топор.

– Хочешь, чтобы этим занимался я – сто золотых.

– Маленький мой, ты меня разоришь.

– Не ври хотя бы здесь,– издал сдавленный смешок Гленн.– Ты без лишних вопросов отсыпал мне мешок золотых и каменьев, лишь бы я на вашей стороне саблями махал. Сотня монет – не такая уж большая доплата.

– Возможно, но расценки у тебя, как у владыческого пса.

– Кто знает, может быть таковым – моя судьба,– рассмеялся молодой человек.– Осяду, как всё это закончится, в империи, убежу Владыку вновь собрать стаю.

Настала очередь смеяться уже Иблиса. Он, как и высшие чины, не раз намекавшие Гленну, что в какой-то момент своей давно совершеннолетней жизни стоит остепениться и выбрать местом жительства конкретную страну и город, давно перестал верить в возможность подобного.

– Не ври хотя бы здесь,– ответил его же словами ифрит.– Мне порой кажется, тебе слишком полюбилось шататься по миру.

– Как знать, как знать,– Гленн посмотрел на перчатки и пошевелил пальцами, убирая таким образом подсохшую на них кровь.– В любом случае, в столицу не поеду. Считай, что совесть не даёт.

– А за двести золотых?

– Княже.

– Ладно, ладно,– Иблис со смешком примирительно поднял руки в воздух.– Разберусь без тебя. Хотя, признаюсь честно – я надеялся сделать это в другой раз.

2.

В носу свербело прошедшие минут десять, и в конечном итоге организм наплевал на желания разума сдерживаться. Чихнув, первый тави невольно дёрнулся, расплёскивая напиток себе на колени.

– Да твою же…

Только недавно очищенный от грязи и крови вахши камзол обзавёлся парой пятен яблочного сока, и перед слугами стало стыдно. Не ровен час, начали бы распускать слухи о том, что один из великих генералов – редкостная свинья, которая только и знает, что портить одежду, должную быть личной гордостью и показателем статуса в обществе. Тереть пятно пальцами было бесполезно, да и оно, как казалось, только расползлось ещё шире по малахитового цвета ткани.

С недовольным вздохом Самаэль отказался от идеи почиститься, а заодно – от идеи попить, и отставил глиняный стакан на край стола. Подумав немного, отодвинул его подальше, чтобы в случае чего не задеть рукой и не угробить одежду окончательно.

Хотя в юные годы, услышав от Джанмарии предложение-приказ идти в армию, он относился к этому скептически (он тогда ко всему так относился), в нынешние годы война стала в меру приятным дополнением. Сражения помогали отвлечься от привычных дел и на шестисотом году жизни стали тем «развлечением», которое все ещё привносило в жизнь несравненно больше эмоций, чем все остальное.

Конечно, женское общество, охоту и общение с друзьями он меньше любить вдруг не начал, но это всё было привычным и почти обыденным.

В войну всё получало какой-то новый, с трудом поддающийся описанию оттенок: в том числе и перспектива сбежать в Дом Отдохновения или подмигнуть между делом какой-нибудь рыженькой медичке; но всё это оставалось там, на передовой. Дворец, успокоившийся перспективой защититься покровом и силами первого тави, продолжал жить спокойно и не заботился о том, что дни в покоях или на крепостной стене не приносят никакой радости от слова «совсем».

Где-то там, недалеко от Болотистой пади, шло массовое сражение, и там были и его друзья, и часть его подопечных, а он сам вынужден был бороться разве что с пятнами на собственном подоле.

Джанмариа бы точно посмеялся и припомнил ему его же слова: «работа в кругах, приближенных к Владыке – скучна, работа в армии – не для меня, потому что говорю я гораздо лучше, чем стреляю из лука и машу мечом, а женитьба ваша – вообще добровольное рабство». Дядюшка в те времена, когда эта фраза прозвучала впервые, в ответ просто вскользь заметил, что один его знакомый маршал как раз ищет себе оруженосца, и вопрос с дальнейшей жизнью решился быстро – армия, так армия. Всё было лучше, чем таскаться по пятам за каким-то полководцем, который воспринимал тебя, как подставку для оружия и мальчика на побегушках.

С возрастом армия стала восприниматься спокойнее, да и к владыческому кругу пришлось привыкнуть. Благо, Мортем понимал желание закостенелого военного держаться подальше от придворных. С женитьбой всё осталось неизменным, и Самаэль начал подозревать, что один конкретный валакх взял себе целью это дело исправить – в последние пару дней Мадлена по «поручению батюшки» приходила по его сущность с завидной частотой. И сама от перспективы сделать вид, что они пообщались, восторгом не горела, но отцу перечить не рисковала.

Заняться было толком нечем, потому что все ждали известий с главного фронта у Болотистой – от неё до столичной области была неделя ходу. Если бы армия империи не справилась, следовало усилить оборону Лайета и дворца в частности, но Самаэль не будучи провидцем мог предсказать, что услышит на совете, который созовут, едва прилетит сокол.