Она сказала это, не глядя на него и таким тоном, словно рассуждала сама с собой.

— Нет,— не задумываясь, ответил он и тут же спохватился: слишком уж решительно прозвучало это. Он решил смягчить свой резкий ответ и, улыбаясь, добавил:— Впрочем, по делам, конечно, приеду. Не знаю только, будут ли у меня такие дела, хотя мне и очень бы хотелось, чтоб они были. Все будет зависеть от господина Масуи.

Услышав, что все зависит от дяди, она впервые посмотрела на него, Под полями панамы личико ее казалось еще более детским, а глаза совсем голубыми. Ей хотелось уяснить смысл сказанного. Взгляд ее был настолько выразителен, что Сёдзо решил рассказать ей о своем разговоре с Масуи в тот вечер, когда он посетил его с дядей.

— Мне кажется, что в Японии надо иметь одну такую библиотеку. Если пойти па это, здешняя библиотека может стать замечательной. Она приобрела бы свое оригинальное лицо, стала бы единственной в своем роде и очень ценной. Этот город — самое подходящее место для изучения истории христианства. Кстати, Марико, ведь и ваша школа имеет непосредственное отношение к истории проникновения христианства в Японию. Но вам об этом, наверно, никогда не рассказывали?

— Нет.

То ли это было влияние английского языка, которому в школе отводилось много часов, то ли потому, что Марико ( / только наполовину была японка, но в противоположность японцам, которые, подтверждая что-либо, говорят «да» независимо от формы вопроса, она в таких случаях говорила на иностранный лад «нет». Прямым, открытым взглядом она смотрела в лицо Сёдзо и не сводила с него глаз.

А он продолжал говорить. Может быть, не так занимательно, как он когда-то рассказывал сказки своему ученику Тадафуми, но живо и с увлечением. Тема эта очень его интересовала, он жил ею и мог говорить о ней без конца.

— Давно это было, более четырехсот лет назад. В замок, стоявший на том месте, где теперь разбит парк, один за другим прибывали католические миссионеры. Теперь уже от их пребывания там не осталось и следа, но когда-то в нашем городе была духовная семинария, церковные школы. Молодые люди в то время изучали латынь, и не так, как у нас сейчас в школах учат английский или французский язык, а серьезно, по-настоящему. Они совершенно свободно читали и писали по-латыни. И четыреста лет назад здесь, в Юки, словно где-нибудь в Риме или Толедо, на утренних и вечерних мессах японцы распевали в соборе католические гимны на латинском языке. Вы представляете себе такую картину, Мариттян?

Не только миссионеры, но и купцы-португальцы привозили сюда множество разных европейских диковинок. Вон там, на Китайской улице, шла бойкая торговля вещами, которых японцы дотоле и в глаза не видели. Князь Сорин Отомо с распростертыми объятиями встречал заморских гостей. Он был могущественным покровителем католических отцов и их первым прихожанином.

Когда отважные патеры решили отсюда проникнуть в Адзути и дальше в глубь страны, где-то здесь, на берегу залива, что расстилается под нами, была заново построена великолепная каравелла. Я не приверженец христианской религии, и мой интерес к ней ограничивается лишь рамками одной проблемы. Меня интересует ранний период проникновения в Японию и заимствования ею западноевропейской культуры. Те времена выгодно отличаются от нынешних.

Присмотритесь к жителям Юки, ко всем этим лавочникам, торгашам. Чем они живут? Погоня за прибылью, зависть, распри по пустякам, грызня, сплетни, заботы лишь о том, чтобы повкуснее поесть да хорошенько выпить,— в этом вся суть и весь смысл их существования. А в те времена здесь била ключом иная жизнь. Новая вера, новая культура. С благоговением и энтузиазмом люди обращались к ним, стремились к новым знаниям, ища ответа на трудные вопросы, которые ставила жизнь. У них были какие-то идеалы, надежды. Разве не печально, что все это сейчас утрачено? Но у традиций глубокие корни. И если их расчистить, от них снова пойдут побеги.

Семена, посеянные в прошлом, могут дать новые и, быть может, еще более прекрасные цветы. И с этой точки зрения я считаю здешнюю библиотеку лучшим подарком городу.

А вы знаете, как к ней относятся местные обыватели? Они считают ее излишней роскошью и хотели бы, чтобы вместо нее была открыта какая-нибудь контора, около которой и они могли бы погреть себе руки... Если бы у меня была возможность осуществить свой план, роль библиотеки еще больше бы возросла. По сравнению с прибылями, которые господин Масуи извлекает из своих предприятий, нужная на это сумма настолько ничтожна, что о ней не стоило бы и говорить. Да, на такую цель не грех бы и раскошелиться, не говоря уже о том, что вообще деньги этих людей...— Но тут он внезапно прикусил язык, словно кто-то его дернул за рукав.

Увлекшись, он забыл, с кем говорит. Вернее, он забыл, что уже утратил право читать подобные лекции кому бы то ни было. Это может показаться только смешным. Да если бы он даже и имел на это право, не слишком ли жестоко затевать такой разговор с беспомощной девочкой?

Чем ближе они подходили к склону, тем извилистее становилась заросшая бурьяном дорожка среди белых выступов известняковой горы. Они шли так близко друг к другу, что если бы один из них оступился, то обязательно задел бы другого плечом. Поэтому Сёдзо боялся даже закурить, чтобы не толкнуть Марико. Но все-таки он полез в карман и достал сигареты. Чиркнув спичкой, он неожиданно сказал:

— Итак, будущей весной вы кончаете школу. А дальше, Марико-сан, собираетесь учиться?..

В сгущавшихся сумерках огонек спички на мгновение розоватым светом озарил левую половину ее лица и тут же погас. Марико называла его иногда Сёдзо-сан, иногда Канно-сан. Вдруг и он почему-то назвал ее Марико-сан, хотя до сих пор чаще всего запросто называл ее, как Тацуэ и все близкие, уменьшительным именем «Мариттян». Во-обще-то говоря, в таком почтительном обращении не было ничего необычного. Но сейчас это получилось как-то очень неожиданно. Будто и не заметив его смущения, Марико даже не повернула к нему головы и промолчала. Сёдзо волей-неволей должен был продолжать что-то говорить.

— Вам, кажется, нравятся иностранные языки? — спросил он.

— Да.

— Пока еще вы можете сколько угодно учиться. Поэтому следует продолжать.

«Главное — не выскочить очертя голову замуж»,— хотелось сказать ему. А это означало, что Осаму не выходит у него из головы. Заговори он о ее замужестве, он, несомненно, сказал бы ей все, что