Наконец они выскочили на открытое место и, задыхаясь, взмокшие от пота, остановились, вертя головами по сторонам и пытаясь понять, где сейчас второй самец.

– Вот он! – крикнул Мохаммед. – Вон там, догоняет!

Они услышали пронзительный поросячий визг и шум ломаемых стеблей проса.

– Бежим! – в ужасе заорал Себастьян, и они снова побежали.

Вокруг разведенного на самом краю деревни костра их ждали отвергнутые аскари и около сотни людей М’топо. Ждали с тревогой, поскольку слышали выстрел и звук падения первого самца. Но потом со стороны поля доносились только визг, крики и треск, и они ломали голову, не понимая, что там происходит.

Сомнения их быстро рассеялись, когда на ведущей прямо к ним тропинке появился Мохаммед, а следом, сразу за его спиной, Себастьян, – оба мчались со скоростью собак, задницы которым кто-то намазал скипидаром. А в сотне ярдов позади вдруг раздвинулись заросли проса, и оттуда выскочил и бросился за ними большой, очень большой слон.

В свете костра, со своим горбом на загривке, он и вправду казался огромным, бежал вразвалочку и злобно хлестал себя по плечам широченными ушами, хотя кажущиеся медленными движения его были обманчивы. Слон затрубил так громко, что этот яростный звук мог бы порвать барабанные перепонки, – и направлялся он прямо к деревне.

– Уходите! Бегите! – крикнул Себастьян.

Изо рта его вырвался не крик, а жалкий хрип, впрочем, и он оказался лишним. Поджидающая их толпа, недолго думая, рассыпалась во все стороны, как стая сардин, приметивших приближение барракуды.

Мужчины побросали свои одеяла и голышом, спотыкаясь и падая друг на друга, дали стрекача прямиком к лесу в поисках спасения. Двое пробежали прямо сквозь костер и исчезли в темноте с другой его стороны, унося с собой целые рои красных искр и приставшие к голым подошвам раскаленные угли. С жалобными воплями, нестройной толпой люди помчались через деревню, из каждой хижины выскакивали женщины с детьми под мышкой или на спине и вливались в этот насмерть перепуганный людской поток.

Все еще не утратившие силы и показывающие неплохую скорость Себастьян с Мохаммедом обходили более слабых бегунов, тем не менее слон быстро догонял толпу.

С мощью и быстротой катящегося с крутой горы вниз валуна самец подбежал к первой хижине и с ходу протаранил ее. Хрупкое строение из травы и легких жердей разлетелось во все стороны, нисколько, однако, не убавив ярости атаки животного. За первой развалилась вторая хижина, потом третья, и вот слон настиг первого отставшего от толпы человека.

Им оказалась едва ковыляющая на тоненьких ножках старуха, пустые мешочки ее грудей шлепали по сморщенному животу, а из раскрытого от страха беззубого рта на бегу вырывались длинные, монотонные жалобы и причитания.

Самец развернул спрятанный под брюхом хобот, высоко вскинул его над женщиной и с размаху ударил ее по плечу. Сила удара сразу смяла ее, старые ребра и позвоночник сломались, как сухие веточки, и она скончалась, даже не успев упасть на землю.

Следующей была молоденькая девушка. Она выскочила из хижины спросонья, еще не понимая, что за переполох. Обнаженное, наделенное всей грацией юности гладкое тело ее в лунном сиянии отливало серебром. Оказавшись на улице, она тут же попалась на пути бегущему слону. Его толстый хобот легко обвил ее и непринужденным движением подбросил в воздух на высоту не менее сорока футов.

Ее громкий крик, словно острым ножом, перерубил змею предательского страха, обвившего душу Себастьяна. Он оглянулся через плечо как раз в ту секунду, когда девушка взлетела высоко в ночное небо. Широко, словно крылья мельницы, она раскинула руки и ноги, вертясь в воздухе, тяжело ударилась о землю, и крик ее резко оборвался. Себастьян остановился.

Слон демонстративно встал на колени перед едва шевелящимся телом девчушки и, направив на нее свои бивни, проткнул ей грудь. Потом поднял на этих великолепных экземплярах слоновой кости раздавленное, с переломанными костями и уже совсем мало похожее на человеческое тело, раздраженно мотнул головой и отшвырнул его прочь.

Себастьяну достаточно было увидеть эту страшную картину, чтобы вновь привести в порядок потрясенные нервы и собрать в кулак остатки мужества. В руках он держал винтовку, но все еще дрожал от страха и нервного напряжения. Пот пропитал его китель, мокрые пряди кудрявых волос прилипли ко лбу, хриплое дыхание застревало в горле. Он постоял в нерешительности, пытаясь побороть страх, подгоняющий его снова броситься наутек.

А самец уже приближался, и теперь один из его бивней был окрашен темной, лоснящейся в лунных лучах кровью девушки, и множество сгустков ее прилипло к его вздутому лбу в том месте, где начинался хобот. Именно эта картина сначала преобразила страх в отвращение, а потом и в злость.

Себастьян поднял винтовку, в его неуверенных, ослабевших руках ствол ее ходил из стороны в сторону. Глядя вдоль ствола, прицелился, и вдруг зрение его снова обрело ясность, а разошедшиеся нервы наконец успокоились. Теперь он опять стал мужчиной.

Себастьян навел мушку прицела на голову слона, стараясь держать ее на поперечной, перерезающей лоб в основании хобота складке, и нажал на курок. Отдача жестко ударила прикладом в плечо, гром выстрела отозвался болью в барабанных перепонках, но он увидел, что пуля точно вошла туда, куда он целил: над коркой засохшей на лбу и голове грязи поднялся фонтанчик пыли, веки животного задрожали, на секунду закрылись, потом снова раскрылись.

Не опуская ствола, Себастьян передернул затвор, пустая гильза отлетела в пыль. Загнав очередную пулю в патронник, он снова навел прицел на массивную голову самца. Еще один выстрел – и слон покачнулся, как пьяный. Уши, которые прежде были полуприжаты, теперь раскрылись веером, и голова неотчетливо качнулась вперед.

Он выстрелил снова, и самец моргнул – пуля попала в кость и хрящевину его головы – и пошел на Себастьяна, но в движениях его чувствовалась некая вялость, а в глазах отсутствие яростной решимости. Себастьян стрелял снова и снова, теперь уже в грудь, перезаряжал винтовку и целился уже совершенно хладнокровно, наклоняясь вперед и плотнее прижимая приклад к плечу при отдаче и тщательно выцеливая каждый выстрел. Он понимал, что каждая пуля бьет в грудную полость и, пробивая легкие, может поразить зверю сердце и печень.

Самец прекратил бег и перешел на шаркающий, неуверенный шаг, потерял направление и встал к Себастьяну боком, и грудная клетка его колыхалась, превозмогая боль в искромсанных внутренних органах.

Себастьян опустил винтовку и твердыми пальцами вставил в пустой магазин новую обойму. Самец тихонько простонал, на кончике его хобота показалась кровь, сочащаяся