Не чувствуя ни капли жалости, охваченный холодной злостью, Себастьян снова поднял готовую к бою винтовку и прицелился в темную полость посередине его уха. Пуля ударила с резким шлепком – так топор врезается в ствол дерева. Слон осел и повалился вперед – пуля попала прямо в мозг. Под тяжестью слоновьей туши бивни его на всю свою длину вошли в землю.

27

Четыре тонны свежего мяса, доставленные прямехонько в центр деревни, – это был неплохой результат. Цена, уплаченная за эту добычу, отнюдь не была чрезмерной, решил М’топо. Три разрушенные хижины можно восстановить за пару дней, а посевов проса уничтожено всего четыре акра. Да и погибших оказалось лишь двое: старуха, которой давно помирать пора, да девица, которая, несмотря на свои уже почти восемнадцать лет, ни разу еще не забеременела. Следовательно, были серьезные основания считать ее бесплодной, – значит, для общины она тоже не бог весть какая потеря.

М’топо пригрелся на утреннем солнышке, и видно было, что он очень доволен жизнью. Он сидел на своей резной табуреточке – и Себастьян рядом с ним – и широко улыбался, глядя на всеобщее веселье.

Разделывать тушу животного назначили десятка два мужчин, которые разделись догола и вооружились дротиками с коротким древком и длинным лезвием наконечника. Они собрались вокруг громадной горы мяса и беззлобно препирались между собой, дожидаясь, пока Мохаммед с четырьмя помощниками извлекут слоновьи бивни. А вокруг них, образовав уже более широкий круг, ждали остальные жители деревни и, чтобы скоротать время, распевали песни. Ритм для них, усиленный хлопаньем рук и топаньем ног, выбивал барабанщик. Запевал мужской бас, его подхватывало звонкое, мелодичное сопрано женского хора, звуки песни то взмывали к небу, то низко падали и снова взмывали ввысь.

Мохаммед терпеливо махал и махал своим топориком и вот наконец отделил от держащей его кости и извлек первый, а за ним и второй бивень, и с помощью двух аскари, едва ковыляющих под их весом, оба бивня торжественно возложили у ног Себастьяна.

Себастьяну пришло в голову, что, если доставить четыре больших бивня домой, в Лалапанци, это могло бы в какой-то мере умилостивить Флинна O’Флинна. И как минимум покрыть расходы на экспедицию. Эта прекрасная мысль подняла его настроение, и он повернулся к М’топо.

– Отец, – обратился он к старейшине, – мясо ты можешь взять себе.

– О, господин мой, – благодарно откликнулся тот.

Повернувшись к своим людям, поджидающим команды разделывать тушу, М’топо поднял руки на уровне груди, хлопнул в ладоши и визгливо приказал приступать к работе.

Один из них взобрался на тушу и вонзил копье в толстую шкуру позади последнего ребра самца, и над толпой взметнулся дружный рев восхищения, подкрепляемого жаждой поскорей отведать свежего мясца. Потом он отступил назад и острым как бритва стальным наконечником сделал разрез к бедру животного. Двое других сделали боковые разрезы, то есть вырезали большой квадратный лоскут, чтобы можно было добраться до брюшной полости слона, где находились жирные кольца раздутых, розовато-синих кишок, блестящих влагой в лучах утреннего солнца. Со все возрастающим энтузиазмом четверо других вытаскивали из квадратного отверстия содержимое желудка и наконец, в вящему изумлению Себастьяна, влезли в это отверстие целиком и пропали в нем. Слышны были только их приглушенные голоса, гулко звучащие в туше животного, – там шло состязание за обладание его печенью. Не прошло и нескольких минут, как один из них появился, прижимая к груди скользкий кусок изорванной в клочья фиолетовой печенки. Извиваясь, словно червяк, он выбрался из раны, с ног до головы окрашенный толстым слоем темно-красной крови. Она облепила густую шапку его волос и превратила лицо в отвратительную маску, в которой сверкали белизной только зубы и белки его глаз. И вот с этим изуродованным куском слоновьей печенки, торжествующе хохоча, он пробежал сквозь толпу и приблизился к Себастьяну.

Себастьяна крайне смутило это подношение. Более того, взбунтовался его желудок, ему казалось, еще немного – и содержимое его выплеснется наружу, прямо ему на колени.

– Ешь, – подбодрил его М’топо. – Печень сделает тебя сильным. Она заострит копье твоего мужского достоинства. Десять, двадцать женщин не смогут тебя утомить.

По мнению М’топо, Себастьян крайне нуждался в этом укрепляющем средстве. Он уже не раз слышал и от своего брата Саали, и от других вождей по обеим берегам реки о том, что Себастьян не проявляет инициативы в этой области.

– Смотри, это делается вот так, – сказал М’топо.

Он отрезал кусок печени и сунул себе в рот. И с удовольствием принялся жевать, растягивая в довольной улыбке влажные от сока губы.

– Очень вкусно! – М’топо ткнул кусок печени прямо Себастьяну в лицо. – Ешь.

– Нет, не хочу, – отказался Себастьян.

Содержимое желудка все настойчивей подступало к горлу, и Себастьян торопливо встал. М’топо пожал плечами и доел кусок сам. А потом крикнул разделывающим тушу продолжать работу.

Через удивительно короткий промежуток времени острыми наконечниками копий и лезвиями мачете огромная туша была разрезана на части. Тут уж к работе приступило все население деревни. Несколькими ударами ножа мясник отрубал большой кусок мяса и сбрасывал его в руки одной из стоящих внизу женщин. Та, в свою очередь, разрезала его на более мелкие куски и передавала их детям. С ликующим визгом те бежали с ними к наскоро устроенным сушильным рамам, раскладывали их и, весело подпрыгивая, бежали обратно за новой порцией.

Себастьян успел оправиться от первоначального отвращения и теперь со смехом смотрел, как кипит работа, причем каждый из этих людей, не прерывая своего занятия, жевал, и все они непрерывно что-то кричали, так что шум кругом стоял невообразимый.

Среди мелькающих человеческих ног, жадно глотая объедки, рычали и скулили собаки. Не прерывая насыщения, они едва успевали увертываться от пинков и тычков.

И вот прямо в разгар этой приятной, почти домашней суеты на сцену выступил комиссар Герман Флейшер, а вместе с ним его десять вооруженных аскари.

28

Проделав несколько форсированных переходов до деревни М’топо, Герман Флейшер очень устал и до волдырей стер ноги.

Прошел уже месяц, как он покинул штаб-квартиру в Махенге и предпринял свой ежегодный рейд по сбору налога на жилье. Как и обычно, начал он с северной провинции, и экспедиция его сложилась на удивление удачно. Деревянный сундук с нарисованным на крышке грозным черным орлом с каждым новым днем путешествия становился все тяжелее. Герман тешил себя тем, что подсчитывал, сколько ему еще понадобится лет службы в Африке, чтобы можно было уйти в отставку, вернуться домой в город Плауэн и поселиться в собственном