Шрифт:
Закладка:
Поставив точку в своих размышлениях, Шишупал побрел обратно к гостинице, где снимал комнату. Ваде был речным портом, и здесь пахло гнилью, дерьмом и мочой. Он расположился достаточно далеко от Матхуры, чтобы можно было избежать внимания Джарасандха, но достаточно близко, чтобы торговать с ним, как только отступят тучи войны. Но несмотря на торговлю, которую вел порт, его люди не становились богаче. Очередь к храмам из нищих и беженцев, появившихся после войны, оказалась невероятно длинной. Хотя, конечно, сейчас он их не видел. Стояла зима, и фонарь в его руке давал так мало света, что едва ли можно было разглядеть хотя бы дюжину скользких во влажном тумане булыжников перед сапогами. Защити Ксат! Как же я ненавижу север!
Шишупал никогда не любил порты, реки или туманы, а сейчас все вместе это напоминало кошмар, ставший явью. Туман, как известно, был другом шпионов, скрывая их от людских глаз. Но никто никогда не говорил, что туман также скрывает мир от шпиона. Мужчины и женщины появлялись из тумана, как призраки, а выплывающие навстречу гиганты оказывались всего лишь зданиями. Дважды он оступался, попадая по щиколотку в лужу.
Внезапно инстинкт заставил его броситься в тень от черного хода таверны. Если раньше он просто подозревал, что его преследуют, то теперь, когда лазутчик оказался у него в руках, подозрение подтверждалось. Преследователь некоторое время сопротивлялся в его крепкой хватке, а потом расхохотался.
– Ты! – Шишупал оттолкнул мальчика к стене таверны.
– Это правда, Эклаввья – настоящая царевна Драупади, хотя и искусно замаскированная. Спаси меня от моих мужей, господин!
– Аргхх… – Шишупал усилил хватку. – Думаешь, шпионить за своим соратником лучшая из идей?
– Шпионить за шпионом, ты имеешь в виду. Это такая новая мысль! Эклаввья просто шел позади тебя, пытаясь догнать, потому что, несмотря на все многочисленные дары, Духи жестоко обошли его в даровании большими шагами, дабы он выглядел более человечным в глазах старцев. Шишупал выглядел скучающим. Эклаввья решил придать пикантности происходящему.
– Я все еще не понимаю, почему ты потратил впустую свою победу на соревновании на то, чтоб отправиться отбывать со мной это проклятое наказание.
– Друг, наказание одного человека – удовольствие другого, – сказал Эклаввья, дернув себя за один из фетишей, которыми были в изобилии оплетены его косы.
– Я до сих пор не понимаю, как я вообще согласился приехать на это проклятое задание, – проворчал Шишупал.
– Желание просить об изгнании в качестве наказания для себя самого за то, что произошло в Панчале, возможно, было вызвано благородным чувством, но просить об этом императора, который потерял поддержку Панчала из-за планов Кришны, вероятно, было неразумной идеей.
Шишупал мрачно кивнул.
– Кроме того, просить об этом императора, который был в ярости от того, что его сын женился без его согласия, убил множество невинных и вызвал беспорядки в Панчале, возможно, тоже было неразумно.
Шишупал вздохнул.
– Просить что-либо у императора было, пожалуй, худшей идеей из всех…
– Да, да, я понимаю! Это был риторический вопрос. Если подумать, я легко отделался. Я не испытываю нежности к царевичу, но император не должен был давать ему пощечину публично. Это было не… по-царски.
– Да, самого Эклаввью раньше всего лишь подвешивали вниз головой на дереве и ежедневно пороли. От этой пощечины кровь просто стынет в жилах!
Шишупал покачал головой, его мысли снова вернулись к панчалскому сваямвару. Моя собственная свадьба меркнет перед этой. Юдхиштир, Арджуна, все они… таинственным образом восстали из мертвых вместе со своей матерью. Избитое тело Дурьодханы, найденное рыбаками в Кампилье, выброшено на берег. На мой вкус, Дом Кауравов в последнее время стал слишком уж драматичен.
– Видел ли Шишупал листовки? – спросил Эклаввья. – Дурьодхана возглавил обвинение в Хастине, призывая судить Арджуну за убийство. – Шишупал неловко кивнул. Эклаввья почесал подбородок. – Не знаю, почему он беспокоится. Вино пролито, девка беременна, моча вылилась из члена, нет смысла выкапывать могилу для костей. Никого не волнует убийство рештского мальчишки. Но беды нашего беспокойного царства сохраняются. Эклаввья устал и голоден.
– Ты выяснил, куда направляются матхуранцы? – Шишупал сменил тему. – Звучит крайне маловероятно, что весь город одновременно решил совершить поездки на моления, но я не могу вынюхать след. Все мои зацепки пропали.
Эклаввья пожал плечами, поглаживая живот.
Шишупал вздохнул.
– Отлично, пойдем поедим. Мы все равно ничего здесь не найдем. Очевидно, что я не шпион. Когда я просил, чтобы меня выслали, я не имел в виду, что меня надо сделать ищейкой.
И уж точно не просил высылать вместе с тобой!
– Я устал загонять матхуранцев в тупик, – не выдержал Шишупал.
Если матхуранцы пытались скрыть свой след, то складывалось впечатление, что они для этого использовали магию, потому что только что они были повсюду, а потом внезапно их не стало нигде. Матхура каким-то образом по-прежнему выживала, даже процветала, благодаря ограниченным ресурсам, выделенным на время перемирия. Император объявил, что Шишупалу необходимо выяснить, что замышляет Матхура. Как он мог сделать то, что не смогли самые опытные шпионы? Шишупал думал, что, когда к нему присоединится Эклаввья, дело пойдет быстрее, но многословие мальчишки только усиливало его головную боль. Но он знал, что сможет уйти не раньше, чем найдет источник зловония, исходящего из Матхуры.
– Эклаввья сочувствует патологическому состоянию Шишупала, – пробормотал валка, опять шагнув к улице.
– Почему мы не направляемся в таверну? Я думал, ты голоден?
Эклаввья не ответил. Проклятье. Шишупал последовал за ним на туманную улицу. Из таверны, оставшейся позади, донесся призрачный смех. Во мраке мелькали ягнята, а Шишупал изо всех сил пытался удержать Эклаввью в поле зрения. Люди вихрем проносились мимо, туман клубился за их развевающимися плащами. Шишупала это малость нервировало, так что, поразмыслив, он вновь положил руку на рукоять ножа, спрятанного в левом кармане куртки. От одной мысли о том, что перед ним может появиться из ниоткуда Карна, дабы наказать его за то, что он сделал, голова вновь запульсировала болью. Впрочем, этот ад