Сам я это слово упоминать всуе опасаюсь. Если произнесу его — значит, для меня, Эда Хомайко, на ком-то сошелся клином весь белый свет. Увлечений и привязанностей у меня было много — несколько, пожалуй, десятков, но ни на ком из предметов моей то ли летучей, то ли более продолжительной страсти свет клином упорно не желал сходиться. Алина…Если честно, пока что объясниться ей в любви я тоже не готов.

Уже заканчивал бриться, как зазвонил телефон. Вальдшнепов…

— На пуговице обнаружены отпечатки чужих пальцев, — сообщил он. — Значит…

— Значит, Модест Павлович ушел из жизни не по своей воле?

— Скорее всего. Но вескими доказательствами в пользу этой версии мы, как понимаете, пока еще не располагаем.

— И как намерены поступить с делом Радецкого?

— Отправляем на доследование… Извините, Эдуард Васильевич, а не располагаете ли вы еще чем-нибудь новеньким?

Несколько мгновений я, как и в тот, прошлый раз, колебался — может, все-таки рассказать Владимиру Юрьевичу о том, что я получаю письма от дяди? А также о весьма, как на мой взгляд, сомнительных предположениях Платона Платоновича Покамистова? Нет, не надо. Официальное следствие внушает мне мало доверия: ну как можно было не усомниться, что крепкий, пусть не миллионер, но весьма преуспевающий мужчина в расцвете лет, непревзойденный профессионал, в чью компетенцию входит оценка вывозимых за рубеж произведений искусства, без всяких видимых причин вдруг решился выброситься с балкона собственной квартиры? Я еще немного помедлил и, наконец, ответил:

— Нет, Владимир Юрьевич. К сожалению, ничем свеженьким порадовать не могу.

— Эд, вы, вероятно, думаете, что мы отнеслись к расследованию формально? — неожиданно спросил Вальдшнепов.

— Угадали, — честно подтвердил я.

— Не хватает на все рук, — сокрушенно признался Владимир Юрьевич. — Если у кого за эти годы работы и прибавилось, так это у нас. Убийства, взрывы, похищения, грабежи…Ну, сами видите, что в стране делается.

— Вижу, — согласился я.

— Хорошо, что вам попалась на глаза эта пуговица. Ладно, прощаюсь. Обещаю, что доследованию уделим самое пристальное внимание.

Две чашечки кофе — холодного Алининого и горячего, сваренного собственноручно, резко подняли мой жизненный тонус. Я с интересом прочитал большую аналитическую статью в «Зеркале недели», потом задался вопросом — позвонить Зое или нет, как-никак, фотографии ей отдал позавчера? Наверное, да. Каким-то результатом, полагаю, она уже владеет.

— Не разбудил? — не представляясь, осведомился я, хотя Зоин голос вовсе не показался мне сонным.

— Да нет. Эд, пока что ничего утешительного, — она сразу узнала меня. — Я показала фотографии всем девочкам. Они не знают этого человека.

— Ясно, — разочарованно протянул я.

— Остается последняя надежда…

— По имени?

— Надежда по имени Лиля. Она проработала у нас года три, но в начале марта уволилась. Может, Лилька тогда как раз и была на смене.

— Постарайся, Зоечка! Для меня это крайне важно.

— Я это поняла, — Зоя помолчала, но уже через несколько секунд я понял, почему. — А как там ваша сестра? Еще гостит у вас?

— Зоя, может, хватит «выкать»? Давай перейдем на весьма сближающее «ты».

— Хорошо, — без улыбки в голосе сказала она. — Как поживает твоя красивая сестра? Она все еще у тебя?

Яд иронии, которым эти слова были пропитаны, как оладьи маслом, свидетельствовал о том, что эта малявка видит нас с Алиной насквозь.

— И да, и нет, — очень серьезно отвечал я. — Не забывай, Зоечка, откуда приехала моя кузина. Что ни говори, а провинция! Сестренка за неделю хочет посмотреть столицу всю и сразу.

— Так я вам…

— Тебе!

— Так я тебе и поверила! Хорошо, Эд, часика через два я тебе позвоню.

Кто знает, может, зря я надеюсь, что кто-то из Зоиных подружек взял да запомнил Модеста Павловича Радецкого. Представительных, импозантных мужчин в «Пирах Лукулла» бывает каждый день порядком. А если даже допустить, что кто-нибудь возьмет да признает моего дядю, что это даст? Наверное, ничего.

Кому, кому мог помешать дядя? Эта мысль миниатюрной дрелькой сверлила мой мозг Убийство на почве ревности? Вряд ли Модест Павлович, в жизни которого было много красивых романов, не позаботился о том, чтобы финал очередной связи обошелся без скандала. Он не привык выставлять напоказ интимную жизнь. Так что я, подобно средневековому арабу, абсолютно не склонен верить голубоглазому Платону Платоновичу Покамистову. Кажется, он просто пытается навести тень на плетень. Почему? С какой целью?

Никаких видимых дел на сегодня мне не предстояло, поэтому я, по некотором размышлении, решил заняться балконом. Еще до отъезда в Либерию удалось запастись сосновой «вагонкой», любуясь которой я в который раз понимал, откуда оно, это выражение — «без сучка и задоринки». Планочки — как на подбор. Не люблю, когда сквозь теплый мед лака проступают темные «бельма» дупел. А возиться с деревом я любил. Столь же древнее, пожалуй, занятие, как охота и рыбалка. Наверняка первобытный человек, устав отваливать от входа в пещеру тяжелый камень, соорудил что-то вроде двери именно из веток высохшей березы или осины.

Часа два я делал пробойником отверстия в бетоне — под брусья, на которых потом укреплю «вагонку». Занятие малоприятное, и я периодически чертыхался, что до сих пор не обзавелся перфоратором — обычная дрель чертов бетон не угрызет. Глаза, однако, боятся, а руки делают. Надо же, только я вогнал деревянный «патрон» в последнюю дырку на торцевой стенке, как, словно угадав, что работа на сегодня у меня окончена, проснулся «мобильник».

— Эд, Лилька узнала человека, который на фотографии, — тихо, почти шепотом сообщила Зоя. Почему, интересно, она боится говорить громко? Кто-то рядом или на подсознательном, что ли, уровне ощущает детективность, если можно так выразиться, момента? — Говорит, она действительно обслуживала его и еще там кого-то тогда, в феврале.

— Я бы очень хотел с ней встретиться. Это возможно?

— Я предвидела это твое желание — она согласна. Позвони ей в супермаркет «Вест-Ост», она там сейчас менеджером, — Зоя продиктовала мне цифры, которые я плотницким своим карандашиком записал прямо на рейке, — и договорись о встрече.

— Зоенька, ты… — я лихорадочно начал перебирать в голове подходящие слова, но она прервала мой чисто писательский процесс:

— Да уж не твоя сестра! Ну, повторяй: «Ты — не моя сестра!»

Я опупел! Это ж надо — маленькое красивое и такое мстительное существо! Неужели я так ей понравился, что она будет вспоминать мою «сестру» до скончания века?

— Нет, Зоя, ты — чудо!

— Ошибаешься! Настоящее чудо — это твоя сестра!

Договориться с Лилей о встрече не удалось — она на выезде, сказали, но скоро будет. Впрочем, супермаркет «Вест-Ост» располагался в пяти минутах езды от моего дома, и я решил немедленно