Так, в особенности главы о двуперстном сложении для крестного знамения и сугубой «аллилуии» потворствуют неразумной привязанности к мнимой старине. Впрочем, в разных дошедших до нас списках Стоглава крестное знамение и иерейское благословение «двумя персты» изложено неодинаково и неясно14.

О сугубой «аллилуии» особого вопроса на Соборе предложено не было. Но в одной из глав Стоглавника помещено сведение о явлении будто бы Пресвятой Богородицы великому князю Евфросину, Псковскому чудотворцу15, с повелением произносить сугубое «аллилуия» (т. е. «аллилуия» дважды, а в третий раз: слава Тебе, Боже). Эта мнимая заповедь Божией Матери, изложенная в житии преподобного Евфросина, в виде весьма важного догмата веры введена в Стоглавник как правило для всеобщего употребления и сопровождается толкованием, наполненным самыми странными заблуждениями и нелепостями, – жалкими плодами невежества.

Должно полагать, что учение об «аллилуии» не принадлежит целому Собору, но есть частное мнение одного из членов его, внесенное в Стоглавник позднее переписчиками. Это тем более вероятно, что еще в 1419 году первосвятитель Фотий грамотой к новгородцам предписывал «трегубить аллилуия» (как и ныне соблюдается при православном Богослужении), и сам председатель Стоглавого Собора, митрополит Макарий, поместил такое же распоряжение в одной из книг своей великой Четьи-Минеи со строгим обличением против «сугубящих» аллилуию16.

Подлинных актов Стоглавого Собора не сохранилось в летописях; даже ни в одном из списков сборника, называемого Стоглавником, не видим подписей лиц, бывших на Соборе, даже подписи самого митрополита Макария. Может быть, недостаток единомыслия между членами Собора в определениях или общая неуверенность в правильности и твердости соборных постановлений были причиной того, что они не были утверждены общим согласием и не могли иметь законной силы. Во всяком случае, Собор Стоглавый не имеет канонического значения для Церкви Русской, как допустивший заблуждения, сделавшиеся впоследствии опорой суеверия и расколов и в особенности как не утвержденный Греческой Церковью и позднее отвергнутый большим Собором не только русских святителей, но и Патриархов Восточных.

Спустя два года созван был снова Собор по следующему случаю: появилась, особенно в северных монастырях17, ересь Матвея Семенова Бакшина (или Башкина). Вот сущность этой ереси:

1. Бакшин хулил Иисуса Христа, отрицая Его равенство Отцу.

2. Тело и Кровь Господа называл простым хлебом и вином.

3. Не признавал Таинства Покаяния по чину Православной Церкви. «Как перестанет грех творити, – говорил еретик, – аще и у священника не покается, то несть ему греха».

4. Отвергал достоинство внешних учреждений церковных. «Что такое Церковь? – говорил он. – Собрание верных? Итак, эти храмы – ничто, иконы – идол» и проч.

5. Отеческие предания и жизнеописания Отцов называл баснословием и обвинял во властолюбии Отцов Вселенских Соборов. «Все для себя они писали, – говорил Бакшин, – чтоб им всем владеть – и царским, и священническим». Кроме этого, Бакшин рассеивал много и других плевел, подкрепляя свое учение неправильным толкованием разных мест Святого Писания.

Ересь Бакшина очевидно сходна с ересью жидовствующих; но, по сознанию самого ересеучителя, наставниками его были литовские протестанты: аптекарь Матвей и Андрей Хотеев18.

Бакшин наименовал своими последователями многих, между прочими – Артемия, отказавшегося перед тем от игуменства Сергиевой Лавры, которому Бакшин отдан был на увещание. На Артемия явились и другие доносители. Но обвинение в хуле Артемия на Святую Троицу, на таинства, на иконы Собор признал недоказанным; а за неосторожность отзывов его о некоторых предметах священных лишили его сана и заточили в Соловецкий монастырь19.

Между зараженными вольномыслием Бакшина особенно известны стали Феодосий Косой, распутный бродяга, и такой же товарищ его Игнатий. Феодосий был слугой одного боярина в Москве, но, обокрав его, бежал на Белоозеро и постригся в монашество. За распространение нечестивых мыслей он (в 1555 г.) был взят в Москву, но и отсюда бежал вместе с Игнатием, и оба скрылись в Литве. Здесь, сбросив с себя монашество, оба женились: Косой на жидовке, Игнатий на польке, и стали новыми проповедниками.

Косой оставил и в северной России семена своих лжеучений. Мысли его сильно тревожили клирошан Хутынского монастыря. Учение Косого было совершенно сходно с ересью Бакшина. Только Косой был наглее Бакшина и, начитавшись социнианских книг, нагло высказывал самые дерзкие выходки Социна. Он прямо выставлял только один разум источником знания человеческого; прямо говорил, что смерть человеку естественна, а не есть плод вольного греха; троичности Лиц в Божестве и Воплощения Сына Божия решительно не допускал; над всем внешним устройством церковным, над святыми иконами и прочим насмехался нагло.

Монах Зиновий, даровитый ученик преподобного Максима Грека, сосланный в Отенский монастырь (в 50 верстах от Новгорода) после заточения его учителя, написал здесь целую книгу против ереси Косого20.

Около того же времени на Соборе рассматривалось дело дьяка Висковатого. После страшного пожара 1547 года возобновлялось стенное писание в придворном Благовещенском соборе; иконописцы, вызванные из Новгорода, изобразили на стенах храма вместо прежних предметов историю творения мира, Символы Веры, содержание некоторых церковных стихов в лицах, или, как говорили тогда, – «в притче». Когда окончено было стенное письмо, начались толки о новости; отставленные иконописцы явились первые с судом над новостью и распространяли между простодушными подозрение. Дьяк Висковатый, как вероятно, по особенным видам против любимца царского Сильвестра поднял открытое волнение, шумел, бранил новые иконы, а еще более надзиравших за работой. Он указывал народу в Сильвестре и Благовещенском же священнике Симеоне сообщников Бакшина. Поднялось волнение. Висковатый устно и письменно изложил перед Собором сомнения о новостях, говорил, что другие изображения, кроме показанных Седьмым Вселенским Собором, запрещены; позволил себе даже говорить, что Лицо Бога Отца – Лицо неизобразимое. Митрополит Макарий, которому, вероятно, известны были иконописцы и их работа еще в Новгороде, словесно и письменно разрешил сомнения Висковатого. Священники Сильвестр и Симеон оправдались во взведенных на них подозрениях, и первый присовокупил: если некоторые изображения соблазняют народ, то благословит Собор рассудить, не должно ли запретить их. Собор показал, что ни на каком другом не было запрещения новым иконам, а потому нет нужды запрещать новые иконы за то, что они новы, указал в Ветхом Завете явление Бога Отца в образе Ветхого Деньми, поставил на вид Висковатому и правило Трульского Собора: «Не подобает пред людьми простыми учительного слова подвигнути, или учити, сам себе учительство усвояя, но внимати от Господа преданному чину». Висковатый принес раскаяние. Собор за то, что он произвел волнение в народе и несправедливо говорил, особенно об изображении Бога Отца, наложил на него духовную епитимию21.

Между тем внутреннее благосостояние государства отозвалось победами над врагами: царства и области постепенно падали к ногам юного царя;