Шрифт:
Закладка:
На самом деле Сазонова не требовалось убеждать ни Палеологу, ни кому-либо другому. Еще до обеда во французском посольстве он сделал представление австрийскому послу такими словами, которые не оставляли сомнений в том, как Россия понимает сложившуюся ситуацию и как она намеревается на нее реагировать. После того как Фриц Сапари, следуя обычной в таких случаях практике, зачитал вслух текст австрийской ноты, Сазонов рявкнул: «Я знаю, что это. Вы хотите воевать с Сербией! Немецкие газеты подстрекают вас. Вы поджигаете Европу. Вы взваливаете на себя огромную ответственность, и вы увидите, как это повлияет на Лондон и Париж, а может быть и на другие страны». Сапари предложил отправить ему документы с доказательствами, подтверждающими заявления Вены, но Сазонов отмел это предложение, сказав, что ему это не интересно: «Вы хотите войны, и вы сожгли свои мосты». Когда Сапари возразил, что Австрия имеет право защищать свои жизненные интересы и является «самой миролюбивой державой в мире», Сазонов саркастически заметил: «Теперь никто не сомневается, насколько вы миролюбивы, глядя, как вы поджигаете Европу»[1465]. Сапари вышел от Сазонова в состоянии крайнего волнения и бросился прямиком в посольство Австрии, чтобы зашифровать и отправить свой отчет.
Не успел австрийский посол уехать, как Сазонов вызвал в министерство иностранных дел начальника российского Генштаба генерала Янушкевича. Правительство, заявил он, вскоре сделает официальное заявление для прессы о том, что Россия не намерена «оставаться в бездействии», если «достоинство и целостность сербского народа, братьев по крови, окажутся под угрозой» (соответствующий комментарий был передан в газеты на следующий день). Затем он обсудил с Янушкевичем планы «частичной мобилизации против одной только Австро-Венгрии»[1466]. В дни, последовавшие за вручением ноты, российский министр иностранных дел придерживался этой политики твердой решимости, громких заявлений и принятия решений, которые усугубляли кризис.
В 3 часа пополудни началось двухчасовое заседание Совета министров. Сазонов, только что вернувшийся с обеда с Палеологом и Бьюкененом, выступал первым. Он начал с того, что обрисовал картину текущего кризиса на более широком фоне, как он ее видел. Германия, заявил он, уже давно занимается «систематической подготовкой», направленной не только на усиление своего могущества в Центральной Европе, но и на достижение своих целей «во всех международных вопросах, не принимая во внимание мнение и влияние держав, не входящих в Тройственный союз». В течение последнего десятилетия Россия отвечала на эти вызовы с неизменной умеренностью и терпением, но эти уступки просто «поощрили» немцев использовать «более агрессивный подход». Пришло время занять твердую позицию. Австрийский ультиматум был выдвинут «с молчаливого согласия Германии». Его принятие Белградом превратит Сербию, де-факто, в протекторат центральных держав. Если Россия откажется от своей «исторической миссии» по обеспечению независимости славянских народов, она будет «сочтена слабеющим государством», потеряет «весь свой авторитет» и «престиж на Балканах» и «должна будет занять место среди второстепенных держав». Он предупредил, что занятие твердой позиции ведет к риску войны с Австрией и Германией, тем более опасному, что пока еще не ясно, чью сторону примет Великобритания[1467].
Следующим выступил министр сельского хозяйства А. В. Кривошеин, один из тех, кто был в оппозиции к Владимиру Коковцову и интриговал против него. Он пользовался особой благосклонностью царя и был тесно связан с черносотенным лобби в Думе. В качестве министра сельского хозяйства он был также тесно связан с земствами, выборными органами местного самоуправления с преобладающим представительством дворянского сословия, которые охватывали большую часть Российской империи. Он в течение многих лет сотрудничал с «Новым временем», газетой, известной своими националистическими кампаниями по вопросам Балкан и черноморских проливов[1468]. Он поддерживал политику Сухомлинова по частичной мобилизации против Австрии в ноябре 1912 года на том основании, что «довольно России пресмыкаться перед немцами»[1469]. Похоже, он также был в достаточно близких отношениях с болтливой черногорской принцессой Милицей, которая воспринимала его как союзника в борьбе Черногории за освобождение южных славян[1470]. После ухода Коковцова Кривошеин стал самым влиятельным человеком в Совете министров. Его взгляды на внешнюю политику становились все более воинственными и все более германофобскими.
В своем выступлении на Совете министров 24 июля Кривошеин привел целый набор аргументов как за, так и против военного ответа, но в конечном итоге предложил за жесткую реакцию на австрийский демарш. Он отметил, что Россия, несомненно, находится в несравненно лучшем политическом, финансовом и военном положении, чем после катастрофы 1904–1905 годов. Однако программа перевооружения еще не завершена и сомнительно, что вооруженные силы России когда-либо смогут составить конкуренцию вооруженным силам Германии и Австро-Венгрии с точки зрения «современной технической эффективности». С другой стороны, «общие условия» в последние годы улучшились (возможно, он имел в виду укрепление франко-российского союза), и царскому правительству было бы трудно объяснить общественности и Думе, почему оно в этих условиях «опасается решительных действий». Затем последовал ключевой аргумент. «Преувеличенно благоразумная позиция» России в прошлом не смогла «умиротворить» центральноевропейские державы. Безусловно, риски для России в случае военных действий были велики, Русско-японская война ясно показала это. Но хотя Россия и желала мира, дальнейшее «умиротворение» не было способом его достижения. «Война может разразиться, несмотря на наши усилия по умиротворению». Поэтому лучшей политикой в нынешних обстоятельствах был бы «более твердый и энергичный ответ на необоснованные притязания центральных держав»[1471].
Выступление Кривошеина произвело глубокое впечатление на собравшихся, и никто из выступавших после него не сказал ничего, что могло бы противоречить его заключению. Военный министр Сухомлинов и военно-морской министр Григорович признали, что программа перевооружения все еще не завершена, но оба «тем не менее заявили, что колебания более неуместны», и не увидели «препятствий к проявлению большей твердости». Петр Барк, выступая от имени министерства финансов, выразил некоторую озабоченность по поводу способности России выдержать финансовую и экономическую нагрузку континентальной войны, но даже он признал, что дальнейшие уступки сами по себе не являются гарантией мира, и «поскольку на карту были поставлены честь, достоинство и авторитет России», он не видел причин не согласиться с мнением большинства. Подытоживая эти мнения, премьер Горемыкин сказал, что «правительство Российской империи должно немедленно принять решение в пользу поддержки Сербии». Занятие твердой позиции с большей вероятностью обеспечит мир, чем попытка умиротворения, а в случае, если это не сработает, «Россия должна быть готова пойти на требуемые от нее жертвы»[1472]. Наконец, участники встречи согласовали следующие пять пунктов резолюции: (I) Австрии будет предложено продлить предельный срок ответа на ультиматум; (II) Сербии будет рекомендовано не вступать в бой на границе, а отвести свои вооруженные силы в центр страны; (III) царя попросят одобрить «в принципе» мобилизацию Киевского, Одесского, Казанского и Московского военных округов; (IV) военному министру будет дано указание ускорить пополнение запасов военного времени и (V) российские государственные средства, в настоящее время инвестированные в Германии и Австрии, должны быть отозваны[1473].
«Теперь это война»
На следующий день (25 июля) состоялось еще одно, более формальное заседание Совета министров под председательством императора Николая II, на котором присутствовали начальник штаба Янушкевич и великий князь Николай, командующий Санкт-Петербургским округом и муж черногорской принцессы Анастасии, которая так откровенно говорила с президентом Пуанкаре во время государственного визита. На этом заседании были подтверждены решения Совета, принятые накануне, и согласованы дальнейшие, более подробные военные меры. Важнейшим среди прочего было утверждение Советом пакета мер, известных как «Положение о подготовительном к войне периоде». Эти меры, которые включали в себя многочисленные указания по подготовке к мобилизации и развертыванию войск, не были ограничены районами, прилегающими к Австро-Венгрии, а вступали в силу на всей территории европейской части России[1474].
Трудно переоценить историческое значение совещаний 24 и 25 июля. В каком-то смысле они представляли собой своего рода возрождение в последнюю минуту Совета министров, влияние
