чувствую, что и имя твое было Божественным внушением. Ты избран Небом для великих дел, но только в том случае, если ты воистину состоишь в союзе колен Израилевых. Ты должен теснее связать себя с ним, дабы Ягве уделил тебе толику своей крови.

Подвижные черты Иеффая исказились досадой и недоверием.

– Ты тратишь слишком много слов, священник, – возразил он, – это не к добру. Скажи честно и ясно, чего ты от меня хочешь.

Сжавшись в комок на циновке, Авиям не сводил напряженного и пронзительного взгляда со стоявшего перед ним юноши. Он слишком хорошо знал, как слабо и беспомощно его собственное тело, и завистливо восхищался могучим сложением Иеффая; но в то же время самолюбию его льстило, что он читает мысли юноши, и его радовал наказ Бога руководить им на тернистом пути познания и величия. Ровным, бесстрастным голосом он вновь принялся уговаривать:

– Ты умен и, если захочешь, легко поймешь, что я имею в виду. Надвигается новая война. Ягве нужны смелые воины, и ты достоин был бы стать во главе его воинства. Но прежде чем народ Галаада и его священник доверятся тебе, они должны убедиться, что ты ни малейшей своей частичкой не привязан к какому-либо из чуждых богов.

– Скажи же наконец, чего ты хочешь, – упорствовал Иеффай.

– Загляни в свою собственную душу, – строго ответил Авиям. – Вчера ты во всеуслышание заявил, что принес эти лживые камни Милхома как жертвенный дар отцу. Но разве таково было твое намерение изначально, когда ты покидал свой дом? Разве не Кетура дала их тебе, чтобы ее бог Милхом защитил тебя в пути? И разве не верил ты каким-то закоулком своей души в магическую силу талисманов? – С трудом поднявшись на ноги, старик подошел вплотную к Иеффаю. Тщедушный, согбенный и тем не менее грозный, стоял он перед юношей, опершись на посох. – Неужели и здесь, в скинии Ягве, ты станешь утверждать, что взял с собой эти кощунственные изображения только ради отца? И неужели думаешь, что Ягве захочет увидеть среди своих лучших воинов человека, носящего за поясом поганых божков?

Сбитый с толку проницательностью священника, заглянувшего на самое дно его души, Иеффай ответил:

– Ты прав, моя Кетура в самом деле любит эти фигурки. Не думаю, чтобы Ягве мог разгневаться из-за каких-то игрушек.

Теперь пришел черед вспылить Авияму. Уставившись на собеседника горящим взглядом из-под густых сросшихся бровей, он ткнул его посохом в грудь и гневно воскликнул:

– Игрушки! Да твоя жена Кетура в союзе с богом этих лживых камней! – И поскольку Иеффай промолчал, пораженный неистовой яростью этой вспышки, старик продолжал наседать: – Может, скажешь, что эти игрушки – единственные амулеты чужого бога, которые жена хранит в твоем доме? Только не вздумай лгать в шатре Ягве! Так как же – чтут или не чтут чужих богов в твоем доме, Иеффай, сын Галаада? Неужели ты думаешь, что в той войне, которую Ягве поведет против Милхома, он осенит своей милостью человека, в доме которого обитает Милхом?

Иеффай упорно стоял на своем:

– Но ведь войны пока нет и вряд ли будет. У нас нет причин враждовать с людьми Аммона.

Авиям с горьким удовлетворением смотрел, как извивался и выкручивался юноша. И, выждав момент, взялся за него по-настоящему:

– Оставь пустые слова, в которые и сам не веришь! Нельзя быть в союзе с Ягве и одновременно с его врагом Милхомом. И ты это знаешь. Ягве – ревнивый Бог. Он растопчет чужих богов. – И, понизив голос, многозначительно добавил: – И тех, кто их чтит.

Раньше Иеффай лишь смутно догадывался, куда клонит священник; теперь он понял это вполне. Авиям хотел оставить за ним наследство, но за это Иеффай должен был выбросить в выгребную яму все, что осталось у него на память о матери, и выгнать из дома любимую жену. В груди его заклокотал такой неистовый гнев, что он уже был готов резко осадить зарвавшегося старика.

Авиям видел, что юноша взбешен до крайности, что на его крупном массивном лице с плоским носом, придающим ему сходство со львом, глаза сверкают от злости. Этот Иеффай все больше нравился священнику, и теперь, когда возникла опасность окончательно его потерять, желание привлечь юношу на свою сторону завладело душой Авияма. Как обидно, что он может сделать помыслы Бога и свои собственные мысли приятными и близкими какому-то там Самегару, а этому вот не в силах. А ему так бы хотелось возвести Иеффая в судьи!

Теперь он уже заклинал его:

– Не торопись, обдумай свой ответ. Подумай о том, чего ты лишишься, если откажешься изгнать из своего дома чужих богов. – И указал рукой вглубь шатра. – Там, в Ковчеге, лежат скрижали, на которых Ягве своей рукой начертал заповеди, которые должны соблюдать израильтяне, но также и свои заветы им. Там написано, что ты угоден Богу. Не отказывайся, покажи, на что ты способен. Новая война принесет наивысшую награду тому, кого Ягве изберет главным военачальником. Он станет главенствовать не только над Галаадом, но и над всеми коленами и родами Израиля по эту сторону Иордана: Рувимовым и Гадовым, Махировым и Авиезеровым. И не кому иному, как тебе, Иеффай, суждено будет объединить и повести за собой все это бесчисленное воинство.

Иеффай жадно внимал его словам и вбирал их в свою душу.

А священник вкрадчиво и настойчиво продолжал:

– Не отвергай своего будущего величия, Иеффай! Разорви связь с чужим богом! Побереги себя! Очисть свой дом от знаков чуждого бога: всех этих амулетов, фигурок и талисманов… И от тех, кто их чтит.

Но как только священник четко и ясно высказал свое требование, сразу рассеялись чары соблазнов, которые окутали Иеффая, словно теплые облака, принесенные ласковым западным ветром.

– Я отказываюсь!.. – успел выпалить он.

Но Авиям вновь оборвал его и мягко, по-отечески, но в то же время настойчиво сказал:

– Погоди отказываться! Дай улечься гневу!