Зильпа бросила на шамкающего старца взгляд, полный нескрываемого презрения. До чего же жалки эти длиннобородые, до чего ничтожны все мужчины здесь на площади, в том числе и ее собственные сыновья. Галаад, по крайней мере, имел и характер, и силу, но и он сошел бы в пещеру бесславным, не помогай она ему советом и делом. Во все века именно женщины Израиля выказывали подлинную силу духа в трудное для народа время. Израильтянам не удалось бы завладеть этими землями, если бы Мириам и Девора не поддержали в них боевой дух. Сообразят ли наконец эти длиннобородые, что слушаться надо ее, Зильпу, а не этого наглого юнца и ублюдка.

Но тут одному из старейшин пришла в голову новая мысль. Он прошептал что-то на ухо дряхлому Манассии, и тот обратился к Авияму:

– А тебе нечего нам сказать, первосвященник? Ягве не сообщил тебе свою волю?

Зильпа почувствовала горький вкус во рту. Ее задело, что эти глупые старцы, минуя ее, обратились за советом к священнику. Тот, тщедушный и сгорбленный, опираясь на посох, отделился от стены, вступил в круг и остановился перед старейшинами на самом солнцепеке. Он мучительно сознавал свою полную беспомощность. Они требовали, чтобы он сообщил им волю Ягве; что ж, они были правы, ведь он был служителем Ягве, посредником между ним и этими людьми. Но Ягве молчал.

В ярости он подумал: «Ты все же ответишь мне, Ягве. Заставлю ответить». А вслух пророкотал с деланой решительностью в голосе:

– Повремените выносить решение, старейшины. Я спрошу совета у Ягве через его священные знаки.

6

Ранним утром следующего дня Авиям начал готовиться к общению с Ягве при помощи «урим» и «туммим» – камней света и совершенства. Дело это требовало особой чистоты. Помощники принесли прозрачной родниковой воды и омыли Авияма с головы до ног. Затем надели на него белое облачение. Потом прикрепили к поясу и наплечникам «эфод» – короткий четырехугольный нагрудник из тяжелой ткани голубого цвета с отверстием для головы; на нем было двенадцать драгоценных камней – «урим» и «туммим», передающих священнику волю Божью.

Облачившись во все это, священник развязал веревки, державшие завесу, отделявшую заднюю часть скинии, откинул тяжелый темный полог и вошел в «святая святых» – шатер, в котором Ягве сопровождал израильтян в годы странствий.

Там не было ничего, кроме Ковчега Завета и каменного престола Ягве. Ковчег стоял справа от входа; это был простой деревянный ящик, в котором хранились свидетельства союза колен Израилевых с Ягве – скрижали, на которых Бог собственноручно начертал слова Завета. Каменный престол Ягве, эта святыня святынь, высокий и черный, стоял у задней стенки шатра; на нем, невидимо для глаз, восседал Ягве, когда посещал страну Галаад.

За тяжелыми завесами, пахнувшими затхлостью, было сумрачно, прохладно и душно. Священник ощутил робость и растерянность. Общение с Ягве требовало от спрашивающего полного самоотречения. Он должен был до конца доверить Богу ответ и решение. А он, Авиям, со всех сторон обдумал и не раз взвесил, какого ответа можно ждать от Ягве, перебирал и оценивал самые разные варианты. Выбросил ли он начисто из ума и души дерзостные мысли и соображения смертного человека, кощунственные перед волей Божьей? Отринул ли от себя даже слабые поползновения на собственную волю и предубежденность? Достаточно ли он чист душой и телом? Готов ли его ум запечатлеть и хранить решение Ягве, как свежая глиняная таблица хранит начертанное? Он весь напрягся от страха и робости. Явится ли Ягве и захочет ли с ним говорить?

Он задрожал. Ибо всем своим существом почувствовал: Бог сошел с Синая и, невидимый, присутствует здесь, на своем престоле в Массифе. Священник закрыл глаза. Все его тщедушное тело содрогалось, пот лился градом, с закрытыми глазами он явственно видел грозный лик Ягве, излучавший одновременно строгость и милосердие, видел огромные горящие глаза Бога, а над ними мощно выступающий изо лба рог силы и изобилия.

Он пал ниц и прижался лбом к земле, дабы не погибнуть, узрев Невидимого, сидящего на каменном троне. Он лежал на земле и спрашивал: «Будешь ли ты милостив к рабу твоему и ответишь ли ему?» Слабыми пальцами он вцепился в священные камни, чтобы приобщиться к их святости, замер в ожидании. Почувствовал, как их сила вливается в его жилы. И услышал глухой голос Бога: «Я здесь».

Он имел право задать всего три вопроса; он знал об этом от своего предшественника, а тот – от своего. И вопросы эти надо задать с умом, ибо Бог отвечал только «да» или «нет». Каждый следующий вопрос должен быть точнее предыдущего, если хочешь получить ясный ответ на тот, который станет последним.

И Авиям спросил: «Должен ли я объявить, что Иеффай теряет права на наследство, как того требуют его братья?» Переведя дух, он вновь замер, ожидая ответа. Невидимый беззвучно ответил: «Нет».

Священник задал второй вопрос: «Значит, я должен лишить наследства в Маханаиме законных сыновей Галаада, рожденных Зильпой?» Замирая от страха, он ждал, и минута показалась ему вечностью. Бог ответил: «Нет».

Перед третьим, решающим вопросом Авиям, жалкий и обессиленный, ощущал лишь болезненную слабость во всем теле. Он еще крепче вцепился пальцами в священные камни, их сила помогла ему, войдя в голову и грудь. Бог погнал кровь по его жилам. И он задал свой последний вопрос, но уже не губами, которые его не слушались, а прямо сердцем: «Должен ли я подвергнуть Иеффая искушению, дабы узнать, воистину ли изгнал он мерзкого Аммона из души своей и дома своего?» Старческие руки Авияма так дрожали, что священные камни выскальзывали из его пальцев, тощее тело сжалось в судорожном напряжении. В тишине скинии слышалось лишь его хриплое дыхание. Наконец последовал ответ Бога: «Да».

Руки Авияма выпустили камни. Он простерся на земле,