ему ответом. Снизу доносились голоса женщин и детей, убиравших остатки трапезы и наводивших порядок во дворе и в доме, в соседних домах и на улице тоже еще слышались затихающие звуки позднего вечера. И Зильпа нарушила молчание, бросив безразличным тоном, как бы невзначай:

– Боюсь, ты с самого начала неправильно понял свое место в роду Галаада, Иеффай, сын Леваны.

Но тот возразил, нимало не заботясь о том, что его грубоватый низкий голос наверняка будет слышен на улице:

– Послушай, женщина, я сын или не сын Галаада, причем его любимый сын, кому он подарил дом и земли в Маханаиме?

Гадиил и Елек одновременно открыли рот для ответа. Но священник жестом приказал им молчать и сам взял слово.

– Ты сын Галаада, – сказал он, – но в то же время ты и сын Леваны, дочери Аммона. Как ни смотреть на ее положение в доме Галаада, но уж законной его женой она, конечно, не была.

Тут Гадиил вскочил и перебил священника звенящим от гнева голосом:

– К чему все эти слова? Он не сын Галаада, а его ублюдок.

Иеффай не встал с циновки, ничего не сказал и только обвел присутствующих долгим, внимательным, испытующим взглядом. Потом сказал небрежно, почти спокойно, обращаясь ко всем и ни к кому:

– Вижу, вы посягаете на мое наследство. Вижу, вы хотите украсть у меня мой дом, земли и стада в Маханаиме. – Уже не сдерживаясь, он тоже вскочил и крикнул так, что слышно было далеко окрест в покрытом ночным мраком городе: – Говорю вам, этому не бывать. И не вы, а я буду сидеть у ворот Маханаима как первый среди отцов города!

Но вскочил он так стремительно, что развязался и упал к его ногам мешочек, висевший у него на поясе; из мешочка высыпались желтые и красные камешки, полудрагоценные лунные и солнечные камни грубой шлифовки, изображающие зверей и людей; желтые и красные фигурки засверкали в свете восходящего месяца. И все увидели, что среди них был и бык с большой головой и могучими рогами, и женщина с огромными грудями и торчащим из живота острым пупом, и мужчина с громадным членом, и все поняли: это были священные фигурки, амулеты и талисманы, посвященные богам, чуждым и враждебным Израилю.

Молча, ошеломленно уставились все на уродцев, сверкавших и мерцавших в лунном свете у их ног. Эти фигурки принадлежали покойной матери Иеффая, Леване, они были ее «терафим», ее покровители, и жена Иеффая Кетура дала их ему с собой, чтобы боги его матери, которым и она сама поклонялась, защитили его во время рискованной поездки в Массифу.

Смущенный тем, что рассыпал талисманы, Иеффай присел на корточки, чтобы их собрать, и заявил дрогнувшим голосом:

– Украшения эти принадлежали моей матери, она очень ими дорожила.

На что Авиям возразил с почти дружелюбной насмешкой в голосе:

– Охотно верю этому, Иеффай. Но вряд ли тебе неизвестно, что такие каменные изображения обладают злой магической силой, что они знаки Милхома и его сестры Астарты, лжебогов аммонитян.

А Гадиил злобно воскликнул:

– Считаешь себя сыном Галаада, а сам оскверняешь его дом этой мерзостью! Ублюдок!

И даже деликатный Самегар огорченно и настойчиво потребовал:

– Брось эти талисманы, брат мой Иеффай! Откажись от них! Выбрось!

Иеффай ничего не ответил и продолжал собирать камешки.

Между тем Авиям одернул Гадиила:

– Не оскорбляй гостя в своем доме. А ты, Иеффай, собери скорей свои камешки, раз считаешь это правильным, и сядь опять на циновку.

Когда Иеффай уселся, священник сказал:

– Пойми, Иеффай, твои притязания на имущество в Маханаиме не просто спор о наследстве между тобой и братьями. Вопрос стоит так: можно ли отдать часть наших земель в руки человека, который носит на своем теле чуждые нам амулеты.

Иеффай же упрямо, но без прежнего подъема только повторил:

– Камешки принадлежали моей матери.

Первосвященник пропустил его слова мимо ушей. И тогда заговорил Елек; приветливым и спокойным голосом он стал урезонивать Иеффая:

– Дело обстоит именно так, как сказал первосвященник, и тебе придется с этим смириться. Кому бы ни принадлежали нечестивые изображении, твоей ли матери, или твоей жене, или же им обеим, человек, терпящий такую мерзость в своем доме, не может входить в число «адирим» города Маханаима и не может получить место и право голоса в их кругу. Но поскольку твоя мать заслужила благосклонность нашего отца и поскольку мы не враги, а друзья твои, сводный мой брат Иеффай, я предлагаю тебе наши стада в Маханаиме и должность надсмотрщика над всеми работниками там.

Иеффай сдержал свой гнев и ответил как можно спокойнее:

– Я не стану учить тебя уму-разуму на глазах твоей матери, скопидом и стяжатель, хотя ты собрался отнять у меня и дом, и землю, едва успев поместить отца в погребальную пещеру. Но ничего у тебя не выйдет. На границах моих земель стоят межевые столбы, и мое имя вытесано на них по приказу судьи Галаада; пусть первосвященник Авиям прочтет эти знаки, если пожелает, прочти и ты, брат мой Самегар, благо ты умеешь читать.

Елек возразил:

– Все это так, и я своими глазами видел эти знаки. Однако незаконный сын может наследовать любое движимое имущество, но дом и земля возвращаются в лоно законной семьи. Разве не так гласит закон Израилев, священник?

– В спокойные времена, – начала Зильпа, тоже обращаясь к священнику, а не к Иеффаю, – смотрели сквозь пальцы на то, что сын иноплеменной женщины наследовал плащ или несколько козлят, а то и целое стадо коров, принадлежавших его отцу из народа Ягве. Но вот приходит этот и требует себе и дом, и все земли, и загоны со скотом. А времена сейчас