Так, с пронзительными воплями и мрачными мыслями, продвигалась траурная процессия по узкой тропе, извивавшейся по плодородной долине в сторону холма Овот. Вот слева показался уже Ремет-Хабоним, «Холм мертвых детей», где под тяжеленными остроконечными камнями покоились в глиняных сосудах останки младенцев, которых прежние поколения, населявшие эту землю, принесли в жертву своим богам, чтобы заслужить их благоволение. В тягостном молчании миновала процессия этот холм. Будущее было неясно; почем знать, не потребует ли один из богов и от кого-то из них принести тяжкую жертву?

И вот они у цели. Огромные обломки скал скрывали вход в пещеру. С трудом отвалили мужчины тяжелые глыбы. Изнутри повеяло затхлостью, холодом и смрадом. Пещера была низкая и темная, каменный пол неровный. Согнувшись в три погибели, с большим трудом и осторожностью они понесли вглубь пещеры завернутый в пелены труп; уронить его значило накликать на себя беду. Ход разветвлялся, в стенах были высечены ниши, почти все они были уже заняты. Мужчины шепотом посоветовались, куда поместить Галаада. И нашли подходящее место. Теперь он сидел в ряду других. Мужчины постояли подле ниши, как полагалось по обряду. Им не терпелось поскорее выйти наружу. В пещере было жутко.

Они вышли, невольно ускоряя шаг. С наслаждением вдохнули чистый воздух. Вновь придвинули камни ко входу. Лишь в день поминальной трапезы, когда усопший получит свои дары, можно будет вновь наглухо завалить вход; до того дня он имел право беспрепятственно покидать погребальную пещеру.

Все отправились в обратный путь – спустились с холма Овот, потом поднялись по городскому холму и вернулись в Массифу. Всем им придется поститься до поминания, которое состоится только на следующий день или даже позже. И все-таки на душе у них полегчало: покойник присоединился к своим предкам.

2

Авиям, первосвященник Галаада, не участвовал в погребальной процессии; ему не полагалось приближаться к трупам, дабы не утратить свою чистоту. Но с крыши своего дома он провожал процессию взглядом. Город Массифа – «сторожевая вышка» – раскинулся на высоком холме, а дом первосвященника стоял на самой вершине холма. Авиям жил здесь как служитель Ягве, ибо дом этот принадлежал Богу; он назывался «шатер Ягве» – сохранил старинное название, которым именовалась обитель Бога в те времена, когда он сопровождал детей Израиля в их странствиях.

Итак, священник Авиям сидел на циновке на плоской крыше этого дома, глядел вослед процессии, провожавшей усопшего судью в погребальную пещеру, а в голове его теснились разные мысли.

Галаад был избранником Божьим; Ягве благословил его меч, даровал ему великие победы и поручил ему вернуть стране Ковчег Завета. Священник Авиям давным-давно уяснил себе Божью волю. Но все эти годы его мучил вопрос: почему Господь избрал для всего этого именно Галаада? Ибо главной своей задачи – объединить колена Израилевы под властью Ягве, – этой великой задачи истинного судьи покойник так и не понял.

Авиям сидел на своей циновке, закутавшись во множество покровов, старый, тощий и низкорослый. Но щуплое его тело венчала громадная голова; лицо его было худощаво, умные глаза пронзительно глядели из глубоких глазниц под густыми сросшимися бровями, крупный горбатый нос нависал над большим тонкогубым ртом. Авиям не был воином, он не смог выдержать одного-единственного похода, в котором дерзнул участвовать, и очень страдал от хилости своего тела – тяжкого порока в эти времена великих войн. Но если Ягве и обделил его здоровьем, он все же и вознаградил его, вдохнув в этот жалкий сосуд плоти сильную струю собственного дыхания. Иногда, принося очередную жертву, Авиям ощущал свое кровное родство с Богом, ощущал, как это родство всякий раз воссоздается через кровь жертвенного животного, и чувство это было настолько сильно, что он едва не терял сознание. Ягве подавал ему знак, говорил с ним.

Вот и сейчас, до времени призвав Галаада под землю, в погребальную пещеру, Господь подал ему, Авияму, знак. Он поручил ему найти другого, лучшего судью.

Ох как нужен был его народу такой судья и вождь! Уже седьмое поколение израильтян жило в этих землях на восток от Иордана, люди стали сытыми и ленивыми, разжирели от обилия молока и оливкового масла, от множества жареных баранов и позабыли о Боге. И хотя они по-прежнему признавали его своим Богом и приносили ему положенные жертвы, все же их Ягве уже не был тем могущественным богом, который защищал их в тяжкую непогоду и во время странствий по пустыне, не был он уже и грозным богом с горы Синай; он стал для них одним из многих богов, обитавших на окрестных холмах, уютным богом плодородия и сытной жизни. Мужчины Галаада позабыли о своем союзе с Ягве и о своем предназначении, они радовались богатству, вволю ели, пили и дружески общались с народами, раньше их здесь поселившимися, спокойно глядя, как те почитают своих чуждых и смешных идолов; они смешивались с местными людьми и спали с их дочерьми.

И даже сам судья, покойный Галаад, был ничем не лучше их и вел себя таким же образом. И теперь в ушах Авияма все еще звучит веселый, сытый хохот, которым разразился Галаад, когда Авиям заклинал его порвать с аммонитянкой Леваной. С кощунственной самоуверенностью он отмахнулся от священника: «Успокойся, Авиям. Ягве не убудет от того, что я сплю с этой женщиной, ведь он и создал ее на радость мне».

Смерть Галаада возложила на Авияма еще одну задачу. Не столь важную, как назначение нового судьи, однако тоже довольно щекотливого свойства, требовавшую немедленного решения. Как поступить с богатыми земельными наделами в Маханаиме, которые Галаад подарил покойной аммонитянке и которыми ныне владели ее дети, ублюдок Иеффай и его сестра Казия?

У Авияма перехватило дыхание. Он вспомнил о собственных детях. Его дочь рано вышла замуж и умерла первыми родами; сын погиб в одном из военных походов Галаада, а вдова сына, родом из ефремлян, вместе с обоими детьми перебралась на западные земли за Иорданом, на свою