властность и силу. Обычно Зильпа, супруга первого человека в Галааде, держалась гордо и с достоинством. Но нынче она рвала на себе волосы и терзала ногтями грудь, а ее жалобные вопли, то переходящие в визг, то клокочущие гортанной угрозой «Увы мне!» и «О горе!», заглушали стенания других женщин.

Она хотела оказать покойному достойные его почести, хотела показать, что он был великий человек. Он был не только главой семьи и рода, он был не только судьей Галаада: многие величали его «судьей в Израиле». И хотя кое-кто не признавал за ним этого звания, покойник его заслужил. Ибо в их земли то и дело вторгались полчища соседей из Моава, Аммона и земли Мадиамской, они захватывали скот, опустошали возделанные поля, сжигали дома, убивали мужчин, насиловали женщин, уводили к себе в рабство детей и наводили ужас не только на колено Галаада, но и на весь Израиль к востоку от реки Иордан. Вот почему этот покойник, супруг Зильпы, много раз отбивавший набеги врагов на свою страну, поистине имел право называться судьей в Израиле.

Она оплакивала себя, оплакивала колено Галаад, оплакивала весь Израиль. И плакала столь же искренне, сколь громко. Но сквозь эту ее пронзительную скорбь помимо ее воли прорывались явные нотки облегчения и даже радости.

Любой покойник обладал огромной властью, поэтому нужно было заслужить его благосклонность, иначе он мог причинить много вреда. Покойник, еще не водворившийся в погребальную пещеру, был опасен вдвойне, поэтому ей и в голову не могло прийти вызвать гнев именно этого, любимого ею и могущественного покойника. И все-таки будет к лучшему, когда он окажется там, где его отцы, и будет лежать в пещере, вход в которую завален такими огромными камнями, что и могучему духу будет трудно выбраться наружу.

Судья Галаад доказал, что он искусный в военном деле и доблестный военачальник, что в эти времена было самым главным; другими своими обязанностями, обязанностями судьи, он занимался куда меньше. Поэтому ей, Зильпе, пришлось взять на себя эти заботы. Она следила, чтобы повсюду строили дома и каменные загоны для скота, копали колодцы и канавы. Это она давала советы «длиннобородым» – старейшинам, когда они разбирали спор между соседями, и чувствовала себя истинной матерью своего рода. Судье Галааду все это очень нравилось. Правда, иногда в нем вдруг возникал гнев, и тогда он мог вспылить с такой бешеной силой, что второй раз к нему и подойти было боязно. Может быть, именно эта бешеная энергия и сделала из него столь славного воина. Навеки останется в Израиле память о той безумной храбрости, с которой он захватил в стане врагов и вернул на родину ковчег Завета Господня. Так что к лучшему, что впредь его бурные вспышки не будут больше мешать мирным делам людей. Кто бы из ее сыновей или других уважаемых семейств в Галааде ни стал его преемником, он будет послушно следовать ее советам и наставлениям.

В сущности, странно, что Ягве именно ее супруга предпочел всем другим и благословил одерживать победы, ибо покойник отнюдь не был особо ревностным приверженцем Господа. Он сохранил жизнь кое-кому из плененных им врагов, попавших в немилость к Ягве, которых ему следовало бы убить. А к захваченным в плен женщинам и вовсе проявлял кощунственную мягкость. Никто не возражал, когда мужчины Израиля брали плененных девушек себе в наложницы; однако к наложницам следовало относиться как к служанкам, а вовсе не как к полноправным соплеменницам.

Слава и почет покойному, скорбь и плач о его уходе. Но когда Зильпа вспоминала о наложнице своего мужа аммонитянке Леване, в ее душе шевелилась какая-то слабенькая и смутная, но злобная радость оттого, что Галаад завернут в пелены и направляется в свой последний путь. Правда, аммонитянка Левана уже четыре года как умерла. Но всего лишь четыре года минуло с того дня, а до этого Галаад жил с ней целых двадцать три года. И все эти годы он оказывал этой Леване не меньшее внимание, чем ей, Зильпе, своей законной жене, происходившей из самого уважаемого рода в их колене. И наверняка любил эту Левану больше, чем ее. Ему хотелось видеть вокруг только веселье, только смех и беззаботность. Он не понимал, что ей, Зильпе, приходилось быть строгой и твердой, волевой и взыскательной, чтобы не дать сбиться с пути семье, роду и всей стране, и он много раз уходил от нее к той, другой.

Зильпе было даже немного обидно, что та умерла. Эта Левана всегда держалась так, словно она – законная жена Галаада, а теперь, когда можно было бы поставить ее на место, той не было в живых, и Зильпа уже не могла показать ей, что, несмотря на все ее наглые замашки, она осталась тем, чем была, когда ее сюда привезли: аммонитянкой, пленницей, рабыней, наложницей Галаада.

Но пока еще в живых оставался приплод Леваны, дочь и сын, этот ублюдок Иеффай, который для Галаада значил больше, чем три его законных сына.

И Зильпа вопила: «Увы мне!» и «О горе!». И стенала: «Умер Галаад, великий судья Израилев!» и «Сгинула его храбрость, его благословенная победоносная сила!». Так она вопила вслух, а сама невольно думала про себя: «Но сгинула и его страсть и слабость к чужой женщине, с ее строптивостью, идолами и всем ее приплодом. И теперь мы покончим с любимцем Галаада, этим ублюдком Иеффаем».

Мужчины молча двигались в похоронной процессии, в ушах у них звенели скорбные вопли женщин, а в голове копошились невеселые мысли. Покойный Галаад был хорошим судьей и великим главой их колена, он наголову разбил разбойничьи племена аммонитян и моавитян и вернул украденный ими ковчег Завета. Правда, в своей богоугодной храбрости он иногда слишком безоглядно наступал, из-за чего многие полегли на поле брани, и теперь в земле Галаада беззвучно и безжизненно покоилось множество воинов, которым бы еще жить и жить на этой земле. Они недружелюбно примут судью в свой круг. И все же: увы, горе мне, что его больше нет. Галаадитяне не чувствовали себя в безопасности здесь, земли на восток от Иордана не имели четких границ, отовсюду из степей и пустынь могли ворваться враги, их отпугивало лишь имя могущественного военачальника Галаада. Где теперь найти того,