трудные, сыны Аммона и Моава сговариваются сообща напасть на землю Галаада, предстоит новая война в защиту Ягве. Может ли в такое время сын аммонитянки, к тому же носящий изображения чужих богов на своем теле, быть облеченным властью в Галааде? Нет, не может. Ты сам это сказал первосвященник, и совет старейшин у ворот Массифы согласится с тобой.

Иеффай мрачно возразил:

– На чьей стороне право, решал мой отец, женщина. И он был судьей в Израиле. Его право и его воля вытесаны на межевых камнях Маханаима.

Священнику Авияму, даже как бы против его воли, нравился Иеффай. Кое-что из того, что тот говорил или делал, представлялось Авияму сомнительным, этот юноша все еще блуждал в потемках или, по крайней мере, в сумерках, да еще и таскал с собой этих божков своей жены-аммонитянки. Но поступь его была тверда и взгляд ясен. Наверняка он знал, что рискует, но не выказывал ни тени страха и не впадал в бессмысленный гнев. Воинам Галаада очень бы кстати пришелся такой человек с сильной волей и ясным умом; ведь смерть судьи наверняка подтолкнет сыновей Аммона к новым разбойничьим набегам.

Поэтому Авиям принялся мягко наставлять Иеффая:

– Дело обстоит совсем не так просто, как тебе кажется, Иеффай. В Маханаиме ты был не главой дома, а лишь представителем Галаада, так же, как твои братья были его представителями в Массифе. Со смертью отца ты получил кое-какие права, но ведь и его семья тоже получила новые права и тоже в связи с его смертью и в связи с опасностями, которые могут из-за нее возникнуть. У тебя есть часть прав, но и у семьи Галаада тоже есть часть прав, причем весьма значительная. Зильпа дала хороший совет. Пусть старейшины решат, кто будет наследником в Маханаиме.

Заметив, что Иеффай вот-вот взорвется, Авиям стал по-отечески увещевать юношу:

– Встань у ворот Массифы, и пусть твои братья тоже встанут. Выскажи все, что ты хочешь, старейшинам, защищай сам свое дело. Приходи к воротам завтра или, если хочешь хорошенько обдумать свои слова, то послезавтра. – И не без теплых ноток в голосе заключил свою речь словами: – Если тебе неприятно дольше оставаться под этим кровом, будь моим гостем в доме Ягве.

Иеффай заколебался. Он не ожидал услышать столь дружеские речи от Авияма. Он задумался. Но, собравшись с мыслями, сказал:

– Благодарю тебя, первосвященник. Я останусь в Массифе. Но не хочу ночевать ни в этом, ни в твоем доме. Я буду спать под открытым небом, под звездами.

5

Иеффай улегся спать на одном из холмов в окрестностях города. Он лежал под деревом, вблизи журчал ручеек. Он радовался шелесту листвы над головой, радовался журчанью воды, равномерный шум действовал успокаивающе на его душу. Вероятно, в роднике или в кроне дерева жил один из богов, и Кетура, жена Иеффая, наверняка приветствовала бы его ласковыми словами.

Надо же было случиться такой незадаче – уронить «терафим», амулеты. Ведь каменные фигурки в самом деле не имели никакого отношения к его верности народу Ягве; они были для него всего лишь милой игрушкой. Мать его благоговела перед этими яркими диковинными камешками, да и в глазах Кетуры, когда она перебирала их своими тонкими нежными пальцами, появлялось благостное выражение. Она бы обиделась, если бы он отказался взять с собой священные вещицы, а что плохого он сделал Ягве, заткнув их за пояс? Но теперь массифская родня не преминет возвести на него напраслину и постарается представить невинную забаву злым умыслом.

Тьма стояла кругом хоть глаз выколи. Тем не менее он вытащил из мешочка и чуткими пальцами ощупал знакомые фигурки. Поиграл ими, достал еще нескольких, опустил обратно в мешочек. Задумался. Улыбнулся в темноте своим мыслям. Засмеялся.

Вот он и сообразил, что` им сказать. Ягве будет им доволен, и покойный отец порадуется, и Зильпе, братьям и священнику придется согласиться. С этой мыслью он спокойно уснул.

На следующий день он сделал так, как задумал.

Рано утром он подошел к воротам Массифы. Одиннадцать старейшин, бородатых мужчин в зрелых годах, были уже на месте и готовы выслушать жалобу братьев на Иеффая, хотя и семи было бы достаточно для вынесения приговора. Принесли скамьи, и все уселись. Только высокий каменный престол судьи Галаада остался пустым.

От имени Зильпы и братьев слово взял Елек; он тщательно продумал свою речь. Начал с того, что любит своего сводного брата Иеффая, но сомневается, можно ли оставить за ним собственность семьи в Маханаиме, не заручившись заранее согласием старейшин. Иеффай, сын аммонитянки, взявший в жены аммонитянку, с детства был окружен чужими богами; их имена и знаки соседствовали в его доме с именем и знаками Ягве. При жизни отца можно было закрывать на это глаза, ибо отец наставлял и защищал своего незаконнорожденного сына. Но теперь возникает вопрос, можно ли такому человеку дать право голоса в совете старейшин города.

Было раннее утро, многие жители подходили к воротам, направляясь на поля или к загонам со скотом. Но, услышав, в чем дело, из любопытства поворачивали обратно – всем хотелось знать, чем закончится разбирательство между сыновьями Зильпы и Иеффаем.

Они стояли или сидели на корточках вокруг скамей старейшин. Глядели на сыновей Зильпы, глядели на Иеффая и пустой каменный престол судьи, слушали точно рассчитанные слова Елека. То, что он сказал, было и верно, и разумно, и они поняли то, на что он только намекнул: что скоро вспыхнет война с сынами Аммона, и потому человек, тесно связанный с Аммоном, не может сражаться в первых рядах израильтян. Но жители Массифы видели Иеффая, сравнивали его мысленно с братьями, и сравнение было в его пользу: Иеффай им нравился. Слова Елека упали на землю и не достигли их сердец.

Потом слово взял Иеффай. Могучий, крупноголовый, он встал в лучах утреннего солнца и, упрямо набычившись, сказал: