лет назад, держал в идеальной чистоте. У тощей шеи, на белой рубахе бабочкой был повязан шёлковый белоснежный шарф с золотистыми краями, а два пальца на правой руке — указательный и средний — были усеяны кольцами. Старик медленно проехал на своей стальной, по-медицински чистой коляске прямо к столу, словно не замечая гостей. Из-под широких и густых седых усов, дугой расходящихся в стороны, даже не было слышно дыхания — словно мальчишка вёз мертвеца, разодетого к своим похоронам. Неспешно и молчаливо тот мертвец придвинулся к столу и, скрестив руки у головы, задумчиво смотрел на путников. Пьяница явно нервничал.

— Mercenario… — шёпот рёвом разнёсся по кабинету, заставляя подниматься мурашки на коже. — Явился, значит. Сам пришёл?

— Я… Ваше… Господин Кардинал…

— Да, — ответил Хан из-за спины своего похитителя.

— Дважды оскорбив меня… Как посмел ты появиться на моём пороге? — слова приходилось читать по-губам, но мимика и сжатые кулаки позволяли осознавать то, как бы звучал этот голос, если бы он мог кричать.

— Мне нужна твоя помощь, Генрих.

Тело старика, покрытое морщинами, искривилось ещё сильнее — по телу начали взбухать жилы, появляться синие артерии и вены везде, где было можно. Генрих оскалил зубы и, насупив брови, поставил руки на ручки кресла. Не знай Хантер того, что Кардинал абсолютно не чувствовал своих ног — подумал бы, что тот собирался встать. Впрочем, судя по взгляду, пьяница так и подумал. Раздался громкий хруст — видимо, Гаскойн давно так не напрягался. Упав в кресло и обмякнув, рн начал задыхаться в порывах кашля.

— Кх… Кх-кх… Loco pendejo… Кх-кх-кх.

— Я… Извините, Ваше… Господин Кариднал, я хотел бы получить свои…

— Puto avaro! Забери свои деньги и убирайся отсюда. Hijo de puta… Corrupto.

— Стой, Генрих, — вдруг сказал Уильям. — Задержи его.

— Ещё и просить смеешь?

— Чтобы вся награда досталась ему одному, он убил одного своего напарника и оглушил другого, сбежав со мной, — глаза Пьяницы немного округлились. — Это у тебя обострённые чувства справедливости и чести, несмотря на профессию, так что я решил тебе сообщить — негоже иметь у себя на службе подонков. И, кстати, я бы избавился от пут — руки болят.

Отец молчал. Долго молчал. В нависшей тишине единственным показателем времени был нервничающий мальчик, стоящий подле Кардинала, и часы у охотника на руке — больше ничего не двигалось. Потом Генрих отвёл взгляд вбок — на правые комнаты, медленно развернул свою коляску к ним, потом — к окну. Парнишка, подбежавший к своему хозяину, выслушал просьбу, нашёптанную ему на ухо, и тут же скрылся где-то на лестнице, спускаясь вниз.

— Но… Но… Господин Отец… Хозяин… Я же ничего не сделал! — молчание было ответом. — Вы не можете! Это… Где в этом честь?! Вы не боитесь, что с вами будет, если… если общество узнает об этом? Если настоящий Отец узнает?! — похититель очень старательно подбирал аргументы.

— «Узнает об этом»? Vino a mi casa, pides mi dinero… ¿y todavía me amenazarás? — тембр походил то ли на змею, то ли ожившую мумию.

— Я не… Пощадите! Я не это имел ввиду!

— Сallate, mierda, — по ручке кресла прошёл слабый, больше похожий на хлопок, удар.

В комнату ворвались те самые мужики, что сторожили дом, они были немного удивлены последующим приказом, но всё же связали пьяницу теми же верёвками, что сняли с Уилла.

— Ну что, справедливый mercenario… Что ты хочешь с ним сделать? — оскал всё никак не слезал с гримасы кардинала.

— Ничего, — Хантер размял затёкшее запястье и поправил волосы. — Оставь его на день с твоими солдатиками, будь добр. Если в течении дня за ним никто не придёт — отпусти.

— Perdones? Для него?

— Скорее, шанс тому, кому нужно это правосудие. Если этот кто-то не явится — пусть валит себе на все четыре. А если не хочешь его отпускать — пристрели позже. Мне-то, как ни как, всё равно, — он странно улыбнулся и посмотрел на своего похитителя.

— Hm… Sí. Tulio, Paul, llévalo lejos. Dar a la primera persona. Nadie tomará hasta la noche — disparar este bastardo como un perro, — мужчины кивнули и, усилив хватку, потащили пьяного старика вниз.

— Нет… Нет-нет-нет! Пошли вы все! Какого хрена?! Я привёл вам наёмника! Какая, в хрена, разница, что произошло до этого?! Идите в жопу со своими понятиями, ублюдки! Я привёл вам мудака, за которого полагалось пять тысяч! Что ещё надо?! — почти со слезами на глазах ревел схваченный под обе руки похититель.

Отец ухмыльнулся и что-то сказал своим ребятам — те перестали оттаскивать брыкающегося, словно бык, человека к лестнице. Старик неспешно и с большим усилием открыл один из ящиков своего шкафа, предварительно шепнув что-то юнцу, после чего последний скрылся в правой двери по центру и вернулся со старым тканевым мешком.

Кардинал наклонил руку над выдвинутым ящиком, и комнату заполнил частый металлический стук. Все знали, что наполняет собою мешок — маленькие (примерно два на два с половиной сантиметра) четырёхгранные железные звёздочки с особым типом литья — две грани продолговатые, покрытые странными узорами — что-то вроде защиты от фальшивомонетничества, а на остальных двух — тех, что более широкие, номер, серия и аббревиатура: «ЧЗ — во имя Отца и сыновей его». В центре же этого символа самопровозглашенного государства зияло отверстие — чтобы подобные сбережения, как когда-то в странах дальнего востока, можно было легко переносить на верёвке.

Спустя вечность Генрих подозвал мальчика и снова отдал приказ. Слуга кивнул и, взяв в руки мешок огромной тяжести, что есть сил бросил его прочь — в сторону мужчин. Под ноги пьянице посыпались звёзды.

— Ровно пять тысяч, pendejo. Ну… и как они тебе помогут? — похититель стоял и то ли скалился, то ли молил — его никто не слышал. — Возьми же их, corrupto perro. Попробуй.

Под гнетущую тишину пьяного мужчину вывели прочь, сопротивляться он перестал. Парнишка по приказу ловко собрал монеты обратно в мешок и поставил их на стол перед Отцом. Завязалась напряжённая беседа.

Уильям объяснял, что помощь была выгодна им обоим: нужные люди и так направлялись к ним изначально — к Золоту, а один из тех людей и вовсе был заместителем того, с кем Отец переговаривал недавно, — «чудом выжившей в бойне» Джанет