выступил в защиту своего комитета[1412]. Он энергично утверждал, что в то время, когда в Европе идет война, любая оценка возможности деления должна касаться не только физики; она должна учитывать потенциальное влияние на развитие национальной обороны.

Сцилард был «поражен», как он сказал на следующий день Пеграму, «активным и воодушевленным»[1413] участием в заседании Сакса. Сакс поддержал Бриггса и венгров. «Вопрос слишком важен, чтобы можно было ждать, – вспоминал он свое выступление, – и важнее всего действовать эффективно, потому что, по сути дела, речь идет об опасности, что нас взорвут. Нам нужно действовать незамедлительно и необходимо победить в этой гонке»[1414].

Затем наступила очередь Теллера. Он лично, заявил он своим низким голосом с сильным акцентом, полностью поддерживает Сциларда. Однако ему также было поручено выступить от имени Ферми и Тьюва, которые обсуждали эти вопросы в Нью-Йорке и пришли к некоторому согласию по ним. «Я сказал, что нам нужна небольшая помощь. В частности, нам нужно приобрести хороший материал для замедления нейтронов, следовательно, нужен чистый графит, а он дорог»[1415]. Работа Джесси Бимса с центрифугами также нуждается в поддержке, добавил Теллер.

«Сколько денег вам нужно?»[1416] – поинтересовался капитан Гувер.

Сцилард не готовился просить денег. «Выделение бюджетных фондов на цели, подобные нашей, казалось почти невозможным, – объяснял он на следующий день Пеграму, – и поэтому лично я воздерживался от любых таких рекомендаций»[1417]. Но Теллер, вероятно говоря от имени Ферми, быстро ответил Гуверу: «На первый год исследований нам нужно шесть тысяч долларов, в основном на покупку графита». «Мои друзья винили меня в том, что великое предприятие атомной энергетики пришлось начинать на такие гроши, – вспоминает Теллер, – они не простили меня и до сих пор»[1418]. Сцилард, писавший Бриггсу 26 октября, что один только графит для крупномасштабного эксперимента обойдется по меньшей мере в 33 000 долларов[1419], должно быть, был в ужасе. Именно такого посягательства на государственные средства и ожидал Адамсон. «В этот момент, – говорит Сцилард, – представитель армии начал довольно пространную тираду»:

Он сказал нам, что полагать, будто бы созданием нового оружия можно внести значительный вклад в оборону, наивно. Он сказал, что после создания нового оружия обычно нужно две войны, чтобы определить, годится ли оно на что-нибудь. Затем он пустился в длинные рассуждения о том, что в конечном счете войны выигрывает не оружие, а боевой дух войск. Он распространялся в этом же ключе весьма долго, как вдруг Вигнер, самый вежливый из нас, перебил его. [Вигнер] сказал своим визгливым голосом, что ему было очень интересно все это услышать. Он всегда считал, что оружие играет очень важную роль, и именно оно стоит больше всего денег, и именно поэтому армии требуются такие большие ассигнования. Но ему было очень интересно узнать, что он ошибался: оказывается, войны выигрывает не оружие, а боевой дух войск. А если это так, то, возможно, следовало бы пересмотреть военный бюджет, и, может быть, его можно было бы урезать[1420].

«Ладно, ладно, – огрызнулся Адамсон, – получите вы свои деньги»[1421].

1 ноября Урановый комитет представил президенту свой отчет. Он был в основном сосредоточен на рассмотрении возможностей применения управляемой цепной реакции «в качестве непрерывно действующего источника энергии для подводных лодок». Кроме того, отмечалось в отчете, «если окажется, что реакция имеет взрывчатый характер, она может стать основой для создания бомб, многократно превосходящих по разрушительной силе всё, известное сейчас». Комитет рекомендовал обеспечить «адекватную поддержку тщательных исследований». В качестве первого шага государство могло бы предоставить четыре тонны чистого графита (это позволило бы Ферми и Сциларду измерить сечение захвата в углероде) и, если впоследствии это будет признано целесообразным, пятьдесят тонн оксида урана[1422].

17 ноября Па Уотсон сообщил Бриггсу о результатах. Президент прочитал отчет, писал Уотсон, и решил приобщить его к делу. В деле он и оставался, безгласно и пассивно, еще долго после начала нового, 1940 года.

Хотя работа Сциларда и Ферми застопорилась, исследование деления продолжалось во многих других американских лабораториях. Например, письмо, написанное Ферми в конце октября[1423], побудило Альфреда Нира наконец начать в Университете Миннесоты подготовку к отделению достаточного количества 235U от 238U при помощи масс-спектрометра, чтобы определить на опыте, в котором из изотопов происходит деление медленными нейтронами[1424]. Но создание урановой бомбы казалось американским физикам и администраторам, как в правительстве, так и вне его, в лучшем случае отдаленной возможностью. Каким бы горячим ни было их сочувствие, эта война все еще оставалась войной европейской.

11

Сечения

Как вспоминает Отто Фриш, когда еще до войны он работал в Гамбурге с Отто Штерном, днем он ставил эксперименты, а потом, до глубокой ночи, напряженно размышлял о физике. «Я приходил домой в одно и то же время, – сказал однажды Фриш в интервью, – ужинал в семь, дремал с четверть часа после ужина, а затем радостно усаживался перед листом бумаги и настольной лампой и работал приблизительно до часу ночи – пока у меня не начинались галлюцинации… Я начинал видеть в своей комнате странных животных, и тогда решал: “Ну ладно, пора спать”». Гипнагогические видения вызывали у молодого австрийца «неприятные ощущения», но в остальном «это была идеальная жизнь. Никогда в жизни мне не было так хорошо, как в эти ежевечерние пять часов напряженной работы»[1425].

Напротив, весной 1939 года, после своих первых экспериментов с делением, Фриш оказался «в состоянии полного уныния. Я чувствовал, что надвигается война. Какой смысл был в продолжении исследований? Я попросту не мог взять себя в руки. Я был в очень плохом состоянии и думал: “Что бы я сейчас ни начал делать, это не принесет никакой пользы”»[1426]. Если его тетку Лизу Мейтнер беспокоила ее изоляция в Стокгольме, Фриша тревожила его собственная уязвимость в Копенгагене. В несвойственной ему манере он начал агитировать коллег, приезжавших из Британии:

Я поговорил сначала с Блэкеттом, а затем с Олифантом, когда они заезжали в Копенгаген, и сказал им, что боюсь, что Гитлер скоро захватит Данию: если это произойдет, будет ли у меня возможность своевременно уехать в Англию, потому что я предпочел бы работать на Англию, чем ничего не делать или оказаться перед необходимостью так или иначе работать на Гитлера или попасть в концлагерь[1427].

Марк Олифант руководил физическим факультетом Бирмингемского университета. Вместо того чтобы