Шрифт:
Закладка:
И наконец, практический аспект: можно ли отделить от 238U хотя бы несколько килограммов 235U? Фриш пишет:
Я прикинул возможную производительность своей сепараторной системы при помощи формулы Клузиуса, и мы пришли к выводу, что, имея что-нибудь порядка сотни тысяч аналогичных сепараторных трубок, можно произвести фунт достаточно чистого урана-235 за вполне скромное время, измеряемое неделями. Тут мы посмотрели друг на друга и поняли, что атомная бомба все-таки может быть осуществима[1452].
«Стоимость такой установки, – добавляет Фриш, чтобы проиллюстрировать масштабы этой возможности, – была бы незначительной по сравнению со стоимостью ведения войны»[1453].
«Послушайте, не нужно ли кому-нибудь об этом сообщить?»[1454] – спросил тогда Фриш Пайерлса. Они поспешили рассказать о своих расчетах Марку Олифанту. «Они меня убедили»[1455], – свидетельствует Олифант. Он попросил их записать все это.
Они так и сделали и составили две лаконичные записки: одна из них занимала три машинописные страницы, другая была еще короче. Разговоры на эту тему их нервировали, вспоминает Пайерлс (к тому времени уже начался март, и необычайные холода уступили место более теплой погоде):
Мы не решились доверить этот документ машинистке. Мы напечатали его сами, а точнее, напечатал его я, поскольку у меня была пишущая машинка и я умел с ней обращаться. Когда мы работали над меморандумом в моем кабинете в одноэтажном здании Наффилдской лаборатории, произошел занятный случай. Стоял теплый весенний день, и окно кабинета было открыто. Когда мы обсуждали формулировки этого документа, в окне, словно ниоткуда, вдруг появилась чья-то голова. Мы были ошеломлены. Однако «шпион» оказался лаборантом, который посадил вдоль южной стены лаборатории несколько кустов помидоров и в свободную минуту ухаживал за ними. На наш разговор он, разумеется, не обратил никакого внимания[1456][1457].
Первую часть своей записки они озаглавили «О создании “сверхбомбы” на основе цепной ядерной реакции в уране» (On the construction of a ‘superbomb’; based on a nuclear chain reaction in uranium)[1458]. Ее целью было, как они писали, «обозначить и обсудить возможность, которая, по-видимому, была упущена из виду в… предыдущих обсуждениях»[1459]. Затем они описывали то же, о чем до этого говорили наедине, отмечая, что «энергия, высвобожденная 5-килограммовой бомбой, должна быть эквивалентна энергии нескольких тысяч тонн динамита». Они описали простой механизм приведения такого оружия в действие: урановый шар можно сделать разделенным на две части, «которые сводят вместе, когда требуется произвести взрыв. После соединения частей бомба должна взорваться в течение секунды или менее»[1460]. Для сближения двух полушарий, по их мнению, можно было использовать пружины. Сближение частей бомбы должно происходить быстро, чтобы избежать преждевременного запуска цепной реакции, которая приведет к разрушению самой бомбы, но не уничтожит почти ничего, кроме нее. В качестве побочного продукта взрыва – на который, по их расчетам, уйдет около 20 % его энергии, – должно возникнуть излучение, эквивалентное излучению «сотен тонн радия», «смертельное для живых существ в течение долгого времени после взрыва». Эффективная защита от такого оружия должна быть «практически невозможна».
Вторая записка, «Меморандум о свойствах радиоактивной “сверхбомбы”» (Memorandum on the properties of a radioactive «super-bomb»)[1461], была документом менее техническим, по-видимому задуманным в качестве альтернативного материала для неспециалистов. Помимо технических вопросов конструирования и производства оружия в ней рассматривались стратегические аспекты обладания им и его применения; она получилась одновременно невинной с виду и необычайно прозорливой:
1. Сверхбомба должна быть оружием, от которого практически невозможно защититься. Нельзя ожидать, чтобы какие-либо материалы или конструкции были способны противостоять силе взрыва…
2. В связи с распространением радиоактивных веществ по ветру применение бомбы, вероятно, невозможно без гибели многочисленного гражданского населения, и это может сделать такое оружие непригодным для использования нашей страной…
3. …Вполне вероятно, что Германия разрабатывает это оружие…
4. Если предположить, что Германия обладает или будет обладать этим оружием, следует понимать, что не существует укрытий, которые обеспечивали бы действенную защиту от него и могли бы быть использованы в крупных масштабах. Наиболее действенной мерой была бы встречная угроза применения аналогичного оружия.
Таким образом, уже в первые месяцы 1940 года двум вдумчивым наблюдателям было ясно, что ядерное оружие будет оружием массового уничтожения, единственной защитой от которого, по-видимому, может быть сдерживающий эффект обоюдного обладания им.
Фриш и Пайерлс закончили свои два отчета и отнесли их Олифанту. Он тщательно расспросил их обоих, добавил к их меморандумам свое сопроводительное письмо («Я внимательно рассмотрел эти предположения и подробно обсудил их с авторами, в результате чего пришел к выводу, что это дело заслуживает весьма серьезного внимания, хотя бы для того, чтобы убедиться в том, что противная сторона не занята в настоящее время созданием такой бомбы»)[1462], и отправил это письмо вместе с остальными документами Генри Тизарду, химику, оксфордскому выпускнику и главному инициатору развития радаров в Британии. Он был гражданским и стал председателем Комитета по изучению средств противовоздушной обороны (CSSAD) – более известного как Комитет Тизарда и бывшего в то время главным из британских комитетов, занимавшихся военным применением научных разработок.
«Меня часто спрашивают, – писал Отто Фриш через много лет после того момента, когда он наконец осознал возможность создания бомбы, после чего они с Пайерлсом поделились этой информацией с Марком Олифантом, – почему я прямо тогда не прекратил этот проект, никому ничего не сказав. Зачем затевать проект, который в случае успеха закончится созданием оружия беспрецедентной разрушительной силы, оружия массового поражения, подобного которому мир еще не видел? Ответ был очень прост. У нас шла война, а идея эта была достаточно очевидной. Было очень вероятно, что какие-нибудь немецкие ученые уже пришли к этой же идее и работали над нею»[1463].
То, что смогли придумать ученые одной воюющей страны, могут придумать и ученые другой – придумать и сохранить в тайне. Так еще в 1939–1940 годах началась гонка ядерных вооружений. Ответственные люди, испытывавшие обоснованный и понятный страх перед опасным врагом, видели зловеще искаженное отражение своих собственных идей. Идеи, казавшиеся в дружеских руках защитными, представлялись агрессивными в руках врага. Однако это были одни и те же идеи.
