Вернер Гейзенберг отослал свои взвешенные выводы в германское Военное министерство 6 декабря 1939 года: Ферми и Сцилард дожидались в это время шести тысяч долларов, которые Урановый комитет Бриггса выделил им на исследования графита, а Фриш готовил свой пессимистический обзор для Химического общества. Гейзенберг полагал, что для производства энергии можно использовать деление даже в обычном уране, если удастся найти подходящий замедлитель. Вода для этого не подходит, но «с другой стороны, судя по имеющимся данным, тяжелой воды [или] высокочистого графита должно быть достаточно». Самый надежный путь к созданию реактора, писал Гейзенберг, «лежит через обогащение изотопа урана-235. Чем выше будет степень обогащения, тем меньшего размера реактор может быть построен». Обогащение – увеличение соотношения содержания 235U и 238U – также является «единственным способом получения взрывчатых веществ, мощность которых на несколько порядков величины превосходит мощность самых сильных из известных до сих пор типов взрывчатки»[1464]. Эта фраза свидетельствует о том, что Гейзенберг осознал возможность деления быстрыми нейтронами даже раньше, чем Фриш и Пайерлс.

В это же время Пауль Хартек создавал в Гамбурге сепараторную трубку Клузиуса; в декабре он испытал ее, успешно разделив изотопы тяжелого газа ксенона. На Рождество он поехал в Мюнхен, чтобы обсудить усовершенствования ее конструкции с Клузиусом, который был профессором физической химии в тамошнем университете. В январе 1940 года компания Auer, специализировавшаяся на тории и производившая сетки для газовых фонарей и радиоактивную зубную пасту, поставила Военному министерству первую тонну чистого оксида урана, полученного из добытой в Иоахимстале руды. Исследования урана в Германии процветали.

Получение подходящего замедлителя казалось делом более трудным. Немецкие ученые предпочитали тяжелую воду, но в Германии не было собственного завода по ее производству. В начале года Хартек рассчитал, что установке на угольном топливе потребуется для производства каждой тонны тяжелой воды 100 000 тонн угля; в военное время такой расход был невозможен. Единственным в мире крупным источником тяжелой воды был электрохимический завод, построенный на крутом 500-метровом гранитном утесе у мощного водопада в Веморке, расположенного рядом с городом Рьюкан на юге Норвегии, километрах в ста пятидесяти к западу от Осло. Норвежская гидроэлектрическая азотная компания (Norsk Hydro-Elektrisk Kvaelstofaktieselskab или, сокращенно, Norsk Hydro) производила эту редкую жидкость в качестве побочного продукта электролиза водорода для получения синтетического аммиака[1465].

Германский химический картель I. G. Farben, созданный в 1920-х годах Карлом Дуйсбергом из компании Bayer, владел акциями Norsk Hydro. Узнав о нужде Военного министерства, он обратился к норвежцам с предложением купить все наличные запасы тяжелой воды, около двухсот литров стоимостью около 120 000 долларов, и разместить новый заказ объемом не менее ста двадцати литров в месяц. Завод Norsk Hydro производил тогда менее двенадцати литров в месяц, чего хватало для насыщения небольшого довоенного рынка, состоявшего из физических лабораторий. Компания поинтересовалась, зачем Германии такое огромное количество. Концерн I. G. Farben уклонился от ответа. В феврале норвежская фирма отказалась как продавать имевшиеся у нее запасы, так и увеличивать производство.

Тяжелая вода интересовала и французов, о чем Жолио сообщил министру вооружений Франции Раулю Дотри. Когда Дотри услышал о попытках немцев скупить запасы Norsk Hydro, он решил, что вода должна достаться Франции. Контрольный пакет акций норвежской компании принадлежал французскому банку Banque de Paris et des Pays Bas[1466], а один из бывших служащих этого банка, Жак Алье, служил теперь в министерстве Дотри в чине лейтенанта[1467]. 20 февраля Дотри проинструктировал лысеющего, очкастого Алье в присутствии Жолио: министр хотел, чтобы лейтенант возглавил группу французских тайных агентов, которая отправлялась в Норвегию за тяжелой водой.

В начале марта Алье пробрался в Осло под вымышленным именем и встретился с генеральным директором Norsk Hydro. Французский офицер был готов заплатить за тяжелую воду до полутора миллионов крон и даже оставить половину ее немцам, но, как только норвежец узнал, каким военным целям может послужить это вещество, он предложил выдать все свои запасы и отказался от платы. Вскоре после этого, темной ночью, воду, разлитую в двадцать шесть канистр, вывезли из Веморка на автомобиле. Из Осло группа Алье отправила ее по воздуху в Эдинбург – германские истребители принудили к посадке для досмотра самолет, в который, как считали немцы, сел при первой погрузке Алье, но он оказался частью отвлекающего маневра, – откуда ее перевезли по железной дороге и паромом через Ла-Манш в Париж, где Жолио в течение всей зимы и весны «странной войны» готовился использовать ее в экспериментах с однородными и разнородными оксидами урана.

В Советском Союзе ядерные исследования ограничивались в этот период искусными лабораторными работами. В июне 1940 года два сотрудника советского физика Игоря Курчатова сообщили в Physical Review, что наблюдали редкое спонтанное деление урана[1468]. «Полное отсутствие реакции на публикацию этого открытия со стороны американцев, – пишет американский физик Герберт Ф. Йорк, – было одним из факторов, убедивших русских в том, что в Соединенных Штатах, вероятно, разрабатывается большой секретный проект»[1469]. На самом деле проект этот еще не был большим, но уже начал к этому времени становиться секретным.

В Японии исследования, направленные на создание атомной бомбы, раньше всего начались в армии[1470]. Директор Исследовательского института авиационных технологий японской Императорской армии генерал-лейтенант Такео Ясуда[1471], бывший талантливым инженером-электротехником, внимательно следил за международной научной литературой по своей специальности. Читая журналы в 1938 и 1939 годах, он заметил открытие деления ядра и стал следить за новостями в этой области. В апреле 1940-го, предвидя возможные последствия деления, он приказал своему адъютанту подполковнику Тацусабуро Судзуки, имевшему естественно-научное образование, подготовить полный отчет. Судзуки с энтузиазмом взялся за дело.

В начале мая 1939 года Нильс Бор вернулся из Принстона в Копенгаген, озабоченный надвигающимся европейским апокалипсисом. Друзья уговаривали его остаться в Соединенных Штатах и вывезти туда же семью. Однако он даже не колебался. Он был нужен беженцам, все еще спасавшимся из Германии, а теперь – и из Центральной Европы; он был нужен институту; он был нужен Дании. 31 мая Гитлер предложил Скандинавским странам отказаться от нейтралитета и заключить с Германией пакты о ненападении. Это предложение приняли только прагматичные датчане, хорошо сознававшие, что такой пакт ничего не сто́ит и даже унижает их, но не желавшие победы на словах, которая на деле привела бы к вторжению. Осенью, когда Джон Уилер предложил одному из сыновей Бора убежище в Принстоне, Бор попросил оставить за ним право воспользоваться этим предложением, если потребность в этом возникнет в