бедны и получаете пособие, не означает, что вы не гражданин, а у граждан есть права». Или: «Теперь мы перейдем к выяснению вопроса об открытии этой детской общественной школы. Наши дети бедны, это верно, но это не значит, что у них нет прекрасных умов, верно, Билл? Мы должны подумать о том, как стимулировать эти прекрасные умы».

Первое число месяца в нашем квартале было праздничным, у всех в карманах звенело немного денег. Общественный союз начал устраивать первые в месяце вечеринки. Миссис Хилл часто приносила горчичную зелень и картофельные оладьи. «Не ешь чужие картофельные оладьи, Билл, – предупреждала она меня с лукавой улыбкой. – Мои читлины – редкий деликатес, – сказала она, – но никогда не знаешь, что могут съесть по соседству».

Постепенно Общественный союз Ист-Сайда превратился в крупный динамичный проект по защите прав на социальное обеспечение; комитет по забастовке за жилье и арендную плату, организующий строительство за зданием, требующий справедливой арендной платы и разумного содержания и ремонта; проект общественного здравоохранения, возглавляемый двумя молодыми врачами; офис на фасаде магазина, куда люди могли зайти выпить кофе и поболтать; дошкольное учреждение, действующее в подвале церкви; и информационный бюллетень сообщества. Каждое мероприятие было попыткой открыть пространство для участия, ежедневным повторением демократии, все было намеренно построено с использованием энергии и интеллекта жителей Лейквью – энергии и интеллекта, по большей части незаметных и игнорируемых издалека, но, как нам показалось, мощных и яростных вблизи. Доротея Хилл никогда не упускала возможности подчеркнуть этот момент: я бедна, потому что у меня нет денег. Я не психически больна! Я не ленива! Я не глупа!

Необъятная панорама расточительства и жестокости была ошеломляющей. Мама прислала мне упаковку шоколадного печенья и фруктов, и это было похоже на анахроничный подарок, пришедший из другого мира, из другого времени. Если бы я просто хотел помочь, работа была бы бесконечной. Но я действительно хотел помочь. И я думал, что Общественный союз стремится к помощи другого типа, помощи, которая позволила бы людям помочь самим себе, помощи, которая укреплялась бы и расширялась, помощи, которая придала бы людям мужество вечно сопротивляться случайному пренебрежению к их человечности.

Возвышенно, это верно, но и приземленно тоже. Например, после школы каждый день в течение нескольких недель я работал с полудюжиной соседей над исследовательским проектом. Мы купили пять фунтов гамбургеров в супермаркете на нашей улице, а затем объехали весь район, в разные дни покупая по пять фунтов гамбургеров в каждом филиале магазина, который смогли найти, – в других черных общинах, деревенском районе, рабочем классе и богатых пригородах. Мы готовили мясо в строго контролируемых научных условиях – на кухне Доротеи в ее большой черной чугунной сковороде на среднем огне, пока мы все смотрели. Когда мы слили жир, бинго. Гамбургер, продаваемый в черных кварталах, был в два раза жирнее, чем в Шейкер-Хайтс; белый бургер всегда нежирнее Черного. Тщательно проанализировав наши результаты, Доротея добавила томатную пасту и фасоль, и мы все присоединились к ним, чтобы отведать результаты исследования – жирный или нежирный белый рис.

Когда мы представили наши выводы городскому совету, они нам не поверили, но все в квартале знали, что мы были правы – тактика приготовления гамбургеров была на высоте.

Миссис Хилл тоже росла как лидер в городе, а затем и в штате. Она возглавляла марш «воинов бедности» от Кливленда до Коламбуса и каждый вечер выступала на церковных митингах. Она была неутомима, черпая энергию, по ее словам, у Бога и моих детей.

«А вот и сутенеры бедности», – сказал Алекс, с отвращением качая головой, когда начали появляться агенты спонсируемых правительством программ борьбы с бедностью. Это было соревнование, которое трудно признать подлинным, хотя со временем несколько социальных работников стали нашими друзьями. В основном мы думали о них как о нечестных агентах кооптации, стремящихся сорвать те радикальные преобразования, которые мы имели в виду. Они опросили соседей для «оценки потребностей сообщества», используя «научно» разработанную анкету, которую можно было количественно оценить для определения масштаба и ранжирования. Доротея Хилл была в их глазах огромным собранием болезней. Она бросила среднюю школу, забеременела в девятнадцать лет и была матерью-одиночкой с тремя маленькими детьми, одному из которых нужны были дорогие очки. Однажды, будучи подростком, ее арестовали за магазинную кражу, и в то время она тусовалась с группой подростков с Лейквью-авеню, которые называли себя Уличными демонами. Теперь она жила на пособие и иногда подрабатывала уборкой в домах белых людей, пока ее старший сын присматривал за детьми. Она также брала наличные у отца детей, водителя грузовика-дальнобойщика, который иногда ночевал в ее квартире. Другими словами, Доротея Хилл, по их словам, олицетворяла собой целый список поведенческих моделей, которые в совокупности образуют клубок патологий низшего класса: мошенница, член банды, преступница, мать-незамужняя, небрежный родитель, беременный подросток, бросивший школу. Доротея Хилл, по их словам, олицетворяла культуру бедности, и они буквально смотрели ей в рот.

Лейквью-авеню в Кливленде была целым миром, моим миром. У мужчин на углу каждое утро были имена. Эдди Роббинса звали Тандерберд, бутылка дешевого вина в кармане, дружеское приветствие каждый день» «Что это за слово? Тандерберд. Какова цена? Сорок четыре раза в два раза больше». Джеймс Томпсон был маленького роста, в ботинках четыре фута одиннадцать дюймов, в спортивной куртке большого размера, набитой обрезками материи, иголкой и нитками, крышками от бутылок и другими найденными предметами, которые он использовал для изготовления кукол, которые продавал матерям на улице. Теперь Вилли Джонса звали Исмаэль Акбар, но он позволял людям называть его просто Бар. Он был отцом трех маленьких девочек, чьи имена были недавно изменены – теперь они были Мали, Кенией и Ганой.

Все мужчины на углу были уличными персонажами, постоянными посетителями нашего квартала, хорошо известными, надежными и, как ни странно, вселяющими уверенность каждый день. Их переговоры были отчасти сводками новостей – машина Большого Боба припаркована у «Доротеи», сегодня позже он уезжает в Балтимор; отчасти скандальной заметкой – Луи видел, как Элис пробиралась домой в три часа ночи; отчасти дебатами, отчасти вопросами и ответами, отчасти встречей с быками, отчасти проходящим турниром по домино. Вскоре они впустили меня;

я заплатил за свое поступление тем, что был первым учителем, который кто-либо из них знал, который жил прямо здесь, в одном квартале с ними, и потому, что Акбар, который сказал, что все белые люди – дьяволы, сказал, что тем не менее я был хорошим учителем для его девочек. Каждое утро я выделял себе час на то, чтобы постоять