Я думал, что в «Стокли» есть смысл. Но к тому времени я тоже думал, что я черный.

Глава шестая

На втором году моей работы в Детском сообществе Дайана Оутон, аспирантка, только что закончившая обучение молодежи майя в Гватемале, стала волонтером в нашей школе.

От первого визита Дианы я до сих пор храню воспоминание о ее поразительном спокойствии и безмятежности, о том удовольствии, которое она получала, просто находясь с детьми. Она много улыбалась, смотрела и прикасалась, но не более того – никаких драматических действий, никакой демонстрации важности, никакого шумного вмешательства. Она не читала книгу вслух и не помогала рисовать. Она вошла в помещение, и ей там было комфортно. Когда в полдень она была готова уйти, дети столпились вокруг нее, спрашивая, когда она вернется. «Я вернусь, – сказала она, – не уверена, когда, но скоро».

Я проводил ее на улицу.

– Ты им действительно понравилась, – сказал я.

– Детям все нравятся, – сказала она, смеясь. – Возможно, если бы они презирали меня, что ж, это могло бы быть примечательно, но нравлюсь ли я?.. – Ее голос затих.

Ну, я продолжил, ничуть не смутившись.

– Ты мне тоже понравилась. Ты была великолепна с ними.

Она снова рассмеялась.

– Держу пари, ты очень похожа на них – тебе тоже все нравятся.

Она сказала, что вернется.

Я обожал ее с того момента, как увидел, но я знал, что она была далеко за пределами моей досягаемости – слишком зрелая, слишком умная, слишком опытная. И в любом случае, все обожали ее, не только я. Она знала другие миры и другие языки, а я ничего не знал, она была утонченной, а я простым, она была неприкасаемой.

Возможно, имело бы смысл рассказать это с точки зрения Дианы или, по крайней мере, с ее точки зрения, как я позже это понял. Она приехала в Энн-Арбор, чтобы продолжить учебу в аспирантуре, только что из Гватемалы и после мучительной любовной связи с молодым священником, которая потрясла ее, и она предвкушала жизнь, посвященную обучению маленьких детей. Она была квакершей и была взволнована, обнаружив, что наша школа свободы бурлит в подвале конференц-зала. Она хотела преподавать во время учебы.

Она написала своей сестре: «Я нашла школу для работы, чтобы не сойти с ума, пока я здесь, это действительно удивительное место, основанное на принципах любви и расовой справедливости. Директор на несколько лет моложе меня, но это милый парень по имени Билл, наполненный теми первозданными американскими качествами, которых мне в некотором смысле не хватало, – оптимизмом, обаянием, прямым дружелюбием и неподдельным энтузиазмом практически ко всему. Он дерзок и умен по-американски, наивен, но одарен. И я боюсь, что он навсегда останется мальчиком – у него комплекс Питера Пэна, и никакой девочки Венди в помине нет».

Преподавание исходило от Дианы без усилий. В нем не было ничего формального или неуклюжего, потому что это был скорее инстинкт, чем план, больше страсти, чем исполнения. Помню, однажды я наблюдал за ребенком лет четырех, который пытался привлечь внимание своей матери на игровой площадке, пока она разговаривала с друзьями. Ребенок выглядел все более неистовым, и Диана сказала мне: «Кто знает? Вероятно, у нее есть на то свои причины, но я ненавижу видеть, как ребенка игнорируют, больше, чем видеть ребенка на поводке».

Я мог представить себе Диану, обучающую свою мать в младенчестве, обучающую своих сестер, когда они росли, обучающую старых и молодых, а также птиц на деревьях. Она учила в основном примером и иллюстрациями, возможно, путем усвоения, замечая или свидетельствуя. Ее учение часто было невидимым или косвенным, приглушенным или загадочным, его форма и содержание проявлялись лишь постепенно. Она учила, вдыхая и выдыхая.

Тогда нас поселили в Центре друзей, где она посещала собрание квакеров, и она была заинтригована и счастлива найти нас. «Я не хочу полностью терять связь с детьми, пока я учусь», – сказала она мне. Мне нравится то, что вы здесь начали, и я думаю, что могу быть вам чем-то полезна. Сначала она приходила пару раз в неделю по утрам, но к концу года стала приходить каждый день и вскоре присоединилась к персоналу – еще один преданный, низкооплачиваемый основной сотрудник. Она была прирожденным новобранцем. Она была такой же, как мы, но выше нас, намного впереди нас как учитель – два года в Гватемале, год в Филадельфии. И у нее был общий взгляд на жизнь, на мир. Как и мы, она была полна решимости жить осмысленной жизнью.

Джефф Джонс

Диана была белокурой, с ярко выраженными скулами, выпуклым лбом, мощными руками и ногами. Каким-то образом она была одновременно элегантной и простой, ее золотистые волосы и классическая внешность уравновешивались взглядом, который сиял с неожиданной интенсивностью. Ее раскачивающаяся походка и широкие шаги были заведомо неженственными, и она ходила повсюду, всегда с рюкзаком за спиной, набитым одеждой, сэндвичем, книгой. Она родилась в поместье – старшая из четырех сестер, выросла в сельской местности Иллинойса, ее отец в прошлом был фермером-джентльменом. Тем не менее она умела консервировать фрукты, водить пикап и мотоцикл, шить, готовить, охотиться на фазанов и уток, стрелять по диким собакам, печь хлеб с нуля, ремонтировать забор и многое другое. Она знала, как правильно обращаться с молотком и пилой. И что для нас важнее всего, она умела преподавать.

Вся история Дианы была написана на ее лице, подчеркнутая всеми достоинствами, привилегиями. Вы могли бы легко представить себе остальное: идеальный брак, комфортную карьеру, скажем в банковской сфере или юриспруденции, двух прекрасных детей, клубы, загородный дом. Сценарий был очевиден в ее широко открытых чертах лица, легком взгляде, все это было именно так, как и должно быть, по ее законным притязаниям и праву рождения. Она сказала, что очень хотела быть полезной, но это тоже можно приспособить. В конце концов, женщины должны быть полезными, а женщины ее класса и клана ее социального положения должны быть нацелены на служение, щедры, утилитарны – тогда клубы и благотворительные организации могли бы стать удобным убежищем. За исключением настойчивости в ее глазах и мира, охваченного пламенем, искры летают повсюду вокруг наших голов, опаляя нас время от времени, здесь и там.

Опыт Гватемалы был тогда для нее свеж,