итальянцам перейти в наступление и с триумфом вступить в Тренто и Триест. Италия потеряла на полях сражений 600 тыс. человек убитыми, но в целом показала достойный уровень боеспособности. Вчерашние крестьяне, брошенные в окопы, выполняли свой воинский долг с тем же фаталистическим чувством смирения, с каким тяжело трудились в мирной повседневной жизни. И это если учесть, что в первые два года войны итальянская армия была одной из наименее обученных и хуже всего вооруженных из всех, что сражались на фронтах Европы в то время, и командование ею тоже осуществлялось не лучшим образом. Потому остается только удивляться и воздавать должное мужеству и самоотверженности итальянских солдат. Ведь поначалу вооруженным силам Италии не хватало пушек, пулеметов, грузовиков, офицеров, которых по большей части набирали в спешке. Нетрудно было предвидеть результаты этой политики. Не лучше обстояло дело с высшим военным руководством во главе с генералом Кадорной, который командовал армией вплоть до разгрома под Капоретто. Эти чины часто совершенно не соответствовали занимаемым должностям, а вражда, существовавшая между некоторыми самыми высокопоставленными лицами, мало помогала повышению боеспособности армии. За поражение при Капоретто «красные» и «черные» прозвали Кадорну «пораженцем», причем это прозвище проникло и в ряды вооруженных сил, хотя скорее здесь речь шла просто о нескоординированности командования отдельными армейскими частями.

Тяжелые последствия войны превзошли самые пессимистические прогнозы; внутри самой Италии потери были огромны и с трудом поддавались подсчету. Не стоит забывать, что объединенная страна отпраздновала 50-летие своего существования лишь в 1911 г., т. е. только за три года до начала Первой мировой войны. Это было еще очень молодое и нестабильное с политической точки зрения государство. Свидетельством чему стало то, что, несмотря на все призывы к борьбе, в Италии не существовало какого-либо целенаправленного движения. Решительные военные действия требовали прежде всего соответствующего усиления промышленности. Необходимо было увеличение производства именно тех пушек, оружия, транспортных средств, которых так не хватало; кроме того, нужно было одеть и обуть миллионы солдат. Все основные отрасли итальянской промышленности работали на полную мощность: производство автомобилей в 1914–1920 гг. возросло с 9200 до 20 000 единиц, а электрической энергии — в 2 раза. Значительный рост наблюдался в металлургии. В экономике военного периода понятия торговли и ценовой политики были почти отменены, но, разумеется, подобная деятельность приносила доходы и большое увеличение капитала. В 1914–1919 гг. концерн ФИАТ умножил свои капиталы с 17 млн до 200 млн лир. Цифры говорят за себя, даже если учесть довольно значительные темпы инфляции. Война только способствовала дальнейшему усилению самых характерных черт итальянского капитализма — высокой степени концентрации производства, срастанию промышленной и банковской систем, зависимости от государственных заказов, поглощению отраслей в интересах рынка. Крупнейшие тресты, такие, как «Ильва», «Ансальдо» и возглавлявшие их крупнейшие банки, среди которых были Банка коммерчиале, Кредито итальяно, Банко ди Рома, Банка ди сконто, глубоко проникли в недра национальной экономики. По этому поводу либерально настроенный экономист Риккардо Баки писал в 1919 г., что итальянской экономикой управляет «узкая, немногочисленная прослойка крупных финансистов и промышленников». Теперь появились владения настоящих промышленных и финансовых баронов, с которыми государство было вынуждено постоянно идти на сделку.

Само государство также претерпевало процесс глубоких преобразований. Прежде всего, оно стало более авторитарным; теперь исполнительная власть постоянно преобладала над законодательной. Конечно, парламентарии по-прежнему заседали, но уже реже, обсуждались также вопросы доверия правительству и правительственных кризисов. Так, в июне 1916 г. после австро-венгерского наступления на плоскогорье Азиаго кабинету Саландры пришлось уйти в отставку, уступив место коалиционному правительству национального согласия во главе с Паоло Бозелли. В октябре 1917 г., после поражения при Капоретто, премьер-министром нового кабинета стал Витторио Эмануэле Орландо. Все-таки по такого рода торжественным случаям парламент собирали для того, чтобы продемонстрировать некую солидарность и патриотизм. Но в целом он мало работал во время войны и в результате практически утратил какой-либо контроль над ситуацией. Об этом пишет в своих мемуарах Джолитти, без колебаний заявляя о том, что «правительство, по сути, упразднило работу итальянского парламента совершенно неслыханным среди государств-союзников образом», а также о том, что «все дискуссии по поводу бюджета и контроль над государственными расходами были отменены», и что «парламент держали в неведении относительно финансовых обязательств государства». Не лучше приходилось и прессе, особенно оппозиционным и социалистическим изданиям, и очень часто газеты выходили в свет с пробелами на страницах из-за строгостей цензуры. По отношению к лицам, подозреваемым в подрывных и пораженческих настроениях, порой применялись такие меры, как ссылка или домашний арест.

Но даже если Итальянское государство военной эпохи и было более авторитарным, то от этого оно совсем не стало более сильным, в том смысле, который мы обычно вкладываем в этот термин, подразумевая под ним суровую, но эффективную государственную машину. Многочисленные потребности, характерные для того времени, привели к тому, что прежняя государственная структура, классическая система либерального государства с небольшим количеством министерств, сильно разрослась и глубоко модифицировалась. Теперь появились новые ведомства, увеличилось число государственных организаций и комиссариатов, усложнилась бюрократическая машина Комитета по мобилизации промышленности, во главе которого стоял генерал. Данный комитет должен был контролировать функционирование всех 1996 предприятий, работавших на оборону. Вся эта военная переориентация государственной системы была проведена весьма поспешно и привела к многократному, почти хаотическому нагромождению должностей, полномочий и привилегий; дробление бюрократического аппарата превратило эту машину в систему разрозненных сфер, в которых всевластно правили чиновники. Антонио Грамши писал по этому поводу, что «число автократов увеличивалось стихийно», и каждый из них «делал, переделывал, нагромождал и разрушал». Также и те, кто руководил этой военной экономикой, представляли собой крайне противоречивую структуру, в которую входили бюрократы «старой министерской школы», военные, держатели промышленных капиталов, какое-то время занимавшие высшие государственные посты. Вся эта измененная система отношений способствовала формированию нового типа сознания у управленцев: промышленники восприняли от военных манеру управлять производством на основе железной дисциплины, военные научились у промышленников тому, как надо проявлять инициативу, а политики перенимали опыт и тех и других.

Итак, в государстве произошли радикальные изменения, в результате которых оно стало более авторитарным, но менее эффективным, более склонным к коллективизму и подчинению давлению частных интересов. Без этого трудно было бы представить появление всей этой системы протекций, договоренностей, способов получения властных полномочий, которая сделала возможными эпизоды вроде выступления Д’Аннунцио в Фиуме, или же акты насилия со стороны фашистов, остававшиеся безнаказанными. Иными словами, война расстроила механизм работы либерального государства и лишила его остатков былого престижа. И это произошло в тот момент,