в частности, теми фразами о «великодушной мере советского правительства» (Указ о восстановлении в гражданстве СССР эмигрантов) и о том, что «советское правительство поступило мудро и благородно», которые так старательно цитируют советские критики. Даже не зная бунинского опровержения и всей подоплеки этого интервью, можно было понять, что Бунин никак не мог произнести таких фраз: и по лексике и по духу это совсем не бунинские фразы.

Такой же фальшью проникнуты и советские сообщения о посещении Буниным советского посольства. Не он ездил туда, а его туда возили (из деликатности он не умел отказаться), а по возвращении из посольства с большим сарказмом говорил об этом опыте и о советском после Богомолове.

759 Литературное наследство. Т. 84. Кн. 1. С. 628.

760 Новый журнал. № 152. С. 161.

761 Устами Буниных. Т. 3. С. 186–187.

762 «А между тем, когда б в смятении великом ⁄ Срываясь, силой я хоть детской обладал, ⁄ Я встретил бы твой край тем самым резким криком, ⁄ С каким я некогда твой берег покидал!» (А. Фет «Ничтожество»).

Приведем соответствующий фрагмент из повести В. Катаева «Трава забвения» (1967): «Седьмого ноября – в тот самый день, когда вы праздновали годовщину своей Революции, – вечером он заснул и спал всё время довольно спокойно. Но вдруг в третьем часу вскочил, как от удара электрического тока, и, толкнув меня, сел на постели с выражением такого непередаваемого ужаса на лице, что я похолодела и поняла – это конец. При свете мутных ночных огней Пасси мне даже показалось, что остатки его серо-белых волос поднялись над худой плешивой головой. Он что-то хотел сказать, может быть даже крикнуть, дернулся всем своим старческим, костлявым телом, и вдруг рот его странно разинулся, нижняя челюсть отвалилась вот так…

Вера Николаевна с привычным автоматизмом изобразила предсмертную конвульсию Бунина, ее рот странно разинулся, нижняя челюсть отвалилась, и я вдруг как бы воочию увидел перед собой лицо Бунина в последний миг его жизни, обезумевшие белые глаза Иоанна Грозного, череп, покрытый холодным потом, черный провал разинутого рта с отвалившейся челюстью. – И он свалился на кровать мертвый. Я подвязала ему челюсть салфеткой, привела в порядок его еще теплое тело, сложила на груди его высохшие руки, закрыла глаза, надавив на веки большими пальцами, и до утра никому не стала звонить. Остаток ночи, нашей последней ночи, провела я, по-прежнему лежа у его холодеющих ног, на рваной простыне, под совсем прохудившимся одеялом, вспоминала нашу с ним мучительно трудную жизнь вдвоем, нашу былую любовь, наши скитания, и плакала, плакала, плакала одна с ним наедине до тех пор, пока не выплакала всех слез». – Прим. ред.

Примечания

1

Здесь и далее автор указывал ссылки на публикации Бунина следующим образом: М. – Собрание сочинений, тт. 1–9, М.: Художественная литература, 1965–1967; Б. – Собрание сочинений, тт. 1-11, Берлин: Петрополис, 1934–1936; Пг. – Полное собрание сочинений, тт. 1–6, Пт.: Товарищество А. Ф. Маркс, 1915; после буквенного обозначения следует указание на соответствующий том и страницу.

2

Впрочем, не только последние, – никто из критиков, например, не отметил поразительного сходства таких бунинских рассказов, как «Сосны», «Новая дорога» и «Руда» с «Поездкой в Полесье» Тургенева – та же растерянность и то же удивление перед загадкой непроницаемой природы, перед ее грозным величием, перед инстинктивной мудростью лесных жителей, и то же, окрашенное мистикой, чувство восхищения и страха.

3

Так Бунин на несколько десятилетий предвосхищает тематику сегодняшних «деревенщиков» (Астафьева, Распутина и др.), уже познавших в полную меру безвыходность и губительность этого нового пути.

4

Такая барочная избыточность встречается и у Гоголя, но у него она имеет совершенно иную эстетическую функцию: у него это не имитация иррационального и непредугадуемого богатства жизни с целью достичь эффекта полной достоверности описываемого, а напротив, бурное и неудержимое богатство авторской фантазии, уводящей читателя в фантасмагорический гоголевский мир.

5

Некоторые критики (см. например, Чудаков А. П. Поэтика Чехова. 1971) отмечают наличие излишних деталей и у Чехова тоже, но признают, что они все же служат характеристике героя, который таким образом определяется «путем не только существенных черт облика и окружения, но и черт случайных», то есть в конечном счете эти детали все-таки целенаправленны. Не то у Бунина.

У Чехова цепь этих якобы бесцельных деталей – создать впечатление, что «все как в жизни», обыденно. Бунин приковывает внимание к яркости детали, ее экспрессии, заставляя поверить, что все в жизни необычно.

6

Даже будучи уже нобелевским лауреатом и признанным классиком русской литературы, он тяжело реагировал на любую ничтожную статейку в эмигрантской прессе.

7

Тема таинственного Зазеркалья будет впоследствии великолепно развита Анной Ахматовой.

8

Освободиться от жизни и не знать более ⁄ стыда мыслить и ужаса быть человеком (Пг. VI. 302).

9

Вместе с модернистами он таким образом проделывает обратный путь от Пушкина – к Марлинскому.

10

Это влечение Бунина к юродивым, на первый взгляд непонятное и даже отталкивающее, имеет в своей глубине эстетическую природу. Верно отметил Иннокентий Анненский по поводу любви тургеневской Софи из «Странной истории» к юродивому: «В основе искусства лежит как раз такое же, как и в жизни Софи, обоготворение невозможности и бессмыслицы. Поэт всегда исходит из непризнания жизни»308а.

11

Не исключено, что Бунин позаимствовал его у Тургенева из «Старых портретов», где, кстати говоря, имеется тот же, что у Бунина, мотив убийства барина и тот же отказ от идеализации старины; именно с этим поздним произведением Тургенева следует соотносить Бунина, а не с популярными романами Тургенева, как это делают обычно критики.

12

В связи с реализующимися снами заметим тут мимоходом, что в этой повести Бунин впервые широко применяет метод антиципаций, ставший впоследствии таким характерным для его творчества.

13

В теориях этих можно заметить некий возврат, правда в новом качестве, к столь дорогим для романтиков и славянофилов представлениям об органичности, целостности, естественности, жизненной силе и т. д.

14

Все умозрения, милый друг, серы, ⁄ Но вечно зелено златое Древо Жизни.

15