Шрифт:
Закладка:
– Прения кандидатов не объявлялись, – напомнил председатель.
– И не объявляй, – благодушно согласился Борейко. В шаг взлетел на трибуну. Раздвинул, осваиваясь, локти, отчего послышался деревянный треск, и вслед за тем хохот собравшихся.
– Отключаю микрофон, – предупредил председатель. Нажал на рычажок.
Зал в едином порыве негодующе выдохнул. Начались скандирования:
– Сло-во Борейко! Сло-во Борейко!
Борейко успокаивающе поднял руку.
– Вот так они и привыкли за семьдесят лет, – чуть кто не по ним, – отключают, – прокомментировал он. При отключённой технике бас его разносился по самым отдаленным заулкам притихшего зала. Вновь появились полоски света, – торопились вернуться те, кто сбежал ранее. – Только мы-то теперь другие. И не желаем, чтоб нас отключали от нашей же страны, от свободы, которой едва-едва задышали. Такому дай волю, все триста миллионов отключит. Но я человек площади! Могу и без микрофонов!
Голос оратора погрознел.
– Мы, представители демократического движения, выступаем за очищение общества через публичное покаяние! С расследованием деятельности КПСС и служб НКВД и КГБ, с открытием всех засекреченных архивов. Известно, что революцию начинают энтузиасты. А плодами пользуются негодяи. В России к власти рвётся паханат. Если не сплотимся, скоро, кого прежде сажали, тех станем охранять. Наша задача – не допустить этого!
Председатель не удержался, подключил микрофон. Услышанное задело его за живое:
– Таким путём вы расколете общество пополам. Допустим, у одних отцы сидели, а у других сажали или писали доносы. И как же тогда быть с исторической памятью! Ты внукам о деде-герое рассказывал. И вдруг нате вам – палач, доносчик?! И чему тому верить?
– Да, больно! – согласился Борейко. – Да. Мы – потомки фронтовиков! Но мы – и потомки доносчиков, стукачей и вертухаев. И если рабскую кровь, будто гной, не выдавить, то и следующие поколения вырастут доносчиками и стукачами. Открыть архивы – это как кровопускание. Выпустить рабскую кровь, что скопилась в нас и отравляет организм! И другого пути, как через покаяние, нет.
Историческая память – всегда на два поколения. Фронтовики потихоньку сходят. Уйдём за ними мы. А чем пропитается следующее, не знающее войны поколение? Открытие исторической правды – это сыворотка против новой бациллы!
Председатель горько потряс головой:
– Знаете, я не так натаскан на митингах, как вы, но помню твёрдо: благими намерениями вымощена дорога в ад! Развалить куда легче, чем построить. Это я Вам лично говорю!
– А я Вам лично отвечу, – не задержался с репликой Борейко. – Я прошёл три Олимпиады. И всегда и всюду шёл в честную борьбу. Но подыгрывать мухлёвщикам, затевающим свои, закулисные игры, не желаю, – он развернул руку к президиуму.
– Это кто же мухлёвщики? – искренне возмутился председатель. – Мы действуем по утверждённой законодательной процедуре, и мы же, выходит, мошенники! Вот уж подлинно: в наш век слепцам безумцы вожаки! Наоборот, предложение нарушить закон – это политическая провокация! – председатель неожиданно оказался крепким оппонентом.
– А что такое политическая провокация? – тотчас отозвался Борейко. – Это любой вопрос, на который у власти нет ответа. Для чего вообще выборщики? Чтобы из семи кандидатов отобрать тех, кого допустят к голосованию. То есть тот же мухлёж. Почему вы должны решать за народ, за кого им отдать голос? Пусть люди на избирательных участках сами решат, кто им по сердцу. Значит, голосуем за всех кандидатов!
Зал согласно выдохнул. Борейко, похоже, вошёл в раж. Голос его загремел. До Альки донеслось:
– А ну!.. Возьмёмся за руки, друзья!
– …Чтоб не пропасть поодиночке! – подхватил зал.
Прошло полчаса.
Воспользовавшись паузой, председатель постучал по микрофону.
– Аж сам заслушался, – пошутил он. – Но давайте вспомним о часах. По регламенту, что мы утвердили, ещё час назад должен быть перерыв. Все измотаны. Поэтому предлагаю передохнуть. Все равно одним голосованием не ограничимся. Есть ещё процедурные вопросы. Клятвенно обещаю: сразу после перерыва голосуем списком.
– Но счётчиков сменим прямо сейчас. Чтоб больше никакой подлянки, – потребовал Борейко.
Без споров выдвинули новых счётчиков, проголосовали, объявили часовой перерыв.
Алька принялся пробиваться к Громовержцу. Но тот, сбежав с трибуны, скрылся в боковой двери. Тогда Алька нырнул в знакомый коридорчик и пошёл наугад, рассчитывая разыскать его в каком-нибудь служебном помещении для кандидатов.
Он дёргал одну за другой двери по пути. Но все они оказались заперты. Похоже, всё это были секции и кружки, закрытые на выходные. Одна дверь всё-таки подалась. Через щель Алька увидел, что внутри идёт совещание. Видимо, основной вход в комнату был из другого коридора. Все сидели к Альке спиной или боком, за круглым столом. Совещание шло на повышенных тонах, потому и слабого скрипа задней двери никто не расслышал. Алька хотел было двинуться дальше, но тут разглядел сегодняшнего председателя собрания и задержался.
– Всё, что мог, сделал, – удручённо произнёс тот. – Перекричать этого горлопана, извините, не могу. Итак, еле дотянул до перерыва. А там деваться некуда – придётся голосовать всех списком. Иначе меня самого переизберут. Если чего не придумаете.
Он, как бы передавая эстафету, повернул голову вправо, к сидящему рядом.
– Уже всё придумали, – глухим голосом ответил тот. – Если Борейко не явится после перерыва, сможете снять его кандидатуру?
– Тогда, конечно, – председатель воодушевился. – Неявка без уважительных причин, без письменных объяснений…
– Действуем по плану Б! – торопясь, перебил его сосед. – Итак, ещё раз: сейчас Борейко отъехал в штаб ДемРоссии. За рулём сам на салатовой «трёшке». Мы его ведём. На обратном пути встретим на Мерзлякова, подальше от Дворца. Прошу всех следить по карте. Ты, Рита, – обратился он к какой-то женщине. – Вылетишь вот отсюда, из переулка. Строго по команде, чтоб выглядело, будто вина на нем. Хорошо бы в твою «копейку» какого-нибудь старичка благолепного посадить, чтоб тут же скорую и в больницу! Очень бы красиво вышло! Распоясавшийся автобандит. На всю жизнь бы штемпель! Жаль, времени нет. Команду, когда выскакивать, подаст наружка.
– Да всё помню, – раздражённо ответил женский голос.
– Пара очевидцев уже ждут на перекрёстке. Они проинструктированы. ГАИшники за углом. Выедут по моей команде. Репортёры?..
– Все «заряжены», – ответили ему.
– И тут же в эфир! Желательно что-нибудь подпустить про пьянку.
– Не пьёт он за рулём.
– Какая, хрен, разница – пьёт-не пьёт! – рявкнул руководитель. – Главное, сразу во всеуслышание запустить ловко про запашок. А уж что там после, через день-два, выявится, кому это интересно?
Он цыкнул сожалеюще. Пристукнул столешницу.
– Всё! Время пошло. Работаем!
Время пошло. Алька прежним, знакомым маршрутом по пожарной лестнице скатился на улицу. Беда в том, что местный район не знал он совершенно.
Ухватил за рукав первого встречного:
– Где улица Мерзлякова?!
– Остановок пять на автобусе, – ответили ему.
– Мне пешком!
Собеседник присвистнул удивленно, сделал неопределённый жест рукой.
Алька бежал, уточнял у прохожих. Снова припускал. Надо было не просто найти улицу Мерзлякова, но и определить место приготовленной провокации
